К зданию сельсовета подъехала пара «Ганомагов», «Шревер» и «Опель», из кузова которого тотчас стали выпрыгивать бойцы в форме СС, спокойные и молчаливые.
А бандеровцы, по всему видать, уже «разогрелись» – из окон сельсовета неслась пьяная брань и гогот, там вовсю щелкали рюмками и звякали стаканами.
На посту у входа стояли, покачиваясь, два полицая с повязками на рукавах, глотали мутный самогон и закусывали хрусткой капустой из миски. Увидав немцев, они выпучили глаза и застыли по стойке смирно, лишь челюсти продолжали перемалывать закуску.
На небольшую площадь, вернее, даже площадку перед сельсоветом, где ныне размещалась комендатура, уже выходили, похохатывая, бандеровцы. Расхристанные, оживленные, они вели перед собою четырех человек, здорово избитых и связанных. Еще двое молодцев волокли упиравшихся девушек лет пятнадцати, да как бы не меньше. Эти брыкались и визжали, но их упорно тащили, причем без рукоприкладства, чтобы внешний вид не попортить.
Немало принявшие самогону, ОУНовцы далеко не сразу приметили «слонов».
Судоплатов вышел и остановился, расставив ноги и заведя руки за спину, теребя стек. Он смотрел на бандеровцев со скучающим видом, и до тех не сразу, но стало доходить – хозяева пожаловали.
Полицаи и вовсе едва капустой не подавились. Никогда бы им – людям второго сорта – и в голову не пришло жрать на крыльце комендатуры. Погнали бы их отсюда пинками да прикладами – знай свое место. А с румынами – «прокатило».
Судоплатов освободил одну руку и жестом показал Трошкину – заходи этим со спины. Пятеро «эсэсовцев» подбежали трусцой, выстроившись за бандеровцами.
Схваченные ОУНовцами селяне не знали, радоваться ли им неожиданному вмешательству немцев.
Не глядя на них, Павел поманил к себе одного из тех, кто волок девчонок. Коротко стриженный парубок, но с чубом, в старой немецкой форме, приблизился.
– Кто ты есть? – спросил Судоплатов, немного искажая русскую речь. – Имя? Фамилия?
– Так… это, пан офицер, – замычал парниша. – Грицько я, Рудак. Ага.
– И куда вы ведете этих милых фройляйн?
– Га? Так… это… На допрос!
Небрежным, но сильным движением Павел стегнул Грицько стеком по морде, рассекая щеку. Тот захныкал, сжимаясь и поводя плечом.
– Клаус!
Тот выскочил, всем видом изображая образец дисциплины.
– Этих – в машину, – сказал Судоплатов на корявом немецком, указывая на задержанных селян, – и фройляйн. Этих, – стек уткнулся в направлении растерянных бандеровцев, – связать.
– Яволь!
Укрофашисты и слова, и полслова не смогли вымолвить, пока их профессионально вязали.
Тут из переулка вывернул «Опель» Ермакова. Подъехав к комендатуре, партизаны вытолкали из кузова повязанных бандеровцев.
– Грабили, герр оберштурмбаннфюрер!
Выговор Трошкина тоже не отличался изыском, но кому было сравнивать?
Судоплатов принял донесение к сведению и обернулся к полицаям.
– Ты, – ткнул он стеком в того, что стоял на ступеньку ниже. – Кто есть?
– Старший полицейский, пан офицер! – доложил тот сиплым, испитым голосом. – Ондрий Шморгун!
Пулеметчики глаз не спускали с комендатуры. Парни Трошкина уже обошли ее, отрезая пути отхода. И в этот момент двери с треском распахнулись, и двое краснолицых, потных вышли на крыльцо, вынося нагую девушку за руки и ноги. Ее голова с распущенными волосами безжизненно болталась на тонкой шейке.
– Сдохла, жидовка! – радостно начал один из молодчиков и замер на полуслове.
Второй, поводя мутными глазами, еле выговорил:
– Привели?
– Взять, – холодно скомандовал Павел.
У него просто рука чесалась выхватить пистолет и всаживать, всаживать пули в это мурло, в эту мерзкую харю, но он сдержался. Затевать боестолкновение было бы не лучшим решением. Бандеровцев в Клесово не меньше сотни, и потерь среди своих
