Только Эйтингон решил, что неприятности позади, как прибежал Пупков.
– Тут один гад захватил кормовую башню! – выпалил он. – Угрожает взорвать погреба к такой-то матери!
– А-а, чтоб его…
Наум бегом добрался до капитанского мостика. Несколько немецких офицеров и матрос-рулевой стояли в одной стороне, напряженные, испуганные, бледные. Русские находились поодаль, с оружием в руках. Напряг в них чувствовался, а вот страха не было.
Зато злости хватало – немцы это чуяли, оттого и застыли, будто играя в «Фигура, замри!».
– Не отсюда, – буркнул Эйтингон и ссыпался по трапу ниже, в боевую рубку.
Тут дежурил Ганс Мюллер, и был он очень серьезен.
– Кто там, в башне? – с порога спросил Наум.
– Это башня «Ц» – «Цезарь». В ней заперся командир башни, обер-лейтенант Йозеф Лайне по прозвищу «Тигр» – у него всегда злющее выражение лица.
– А-а… Видел я этого… тигра бесхвостого. И чего этому усатому-полосатому надо?
– Требует повернуть линкор назад и сдаться немецким властям. Иначе, говорит, подожжем картузы с порохом. А там их столько, что и башню в море закинет, и всю корму наизнанку вывернет. Если не потонем, то линкор можно во вторсырье записывать.
– Поня-ятно… Стоп. А как они попали в башню? Там же пост стоял!
– Убрали часового, – глухо ответил Ганс. – Юрка там стоял, Малеев.
– Та-ак… Ну-ка, свяжи меня с этим «Тигром».
Эйтингон взял микрофон и резко заговорил:
– Вызываю драную кошку по кличке «Тигр»!
Динамик тут же пролаял по-немецки:
– Привет, неполноценная раса! На унтерменшей не обижаюсь. Слушай внимательно, красный командир: если ты через пять минут не остановишь линкор, я спускаюсь с зажигалкой в погреб! Ты меня понял? Да, кстати, не надейтесь затопить погреба – систему спринклерного орошения я заглушил.
– Никогда не уважал самоубийц! – осклабился Наум. – Чтобы покончить с собой, им нужна не смелость, а трусость – они так боятся жить, что им легче сдохнуть! Что, плена испугался, ариец долбаный? Думаешь, в пекле тебе легче будет?
– Хватит болтать, русская свинья! – заорал Лайне. – Стоп-машина, или мы все отправимся к дьяволу!
– А, так ты не один такой? Еще дураки нашлись?
– Время пошло, – неожиданно спокойно закончил «Тигр» и отключился.
– Жди здесь, – скомандовал Эйтингон и бросился наверх.
Пробежав уже полузнакомыми коридорами, он выбрался к офицерским каютам и сделал знак часовому: отопри.
Тот живо открыл дверь капитанской каюты, и Наум шагнул вовнутрь.
– Быстро, на выход! – скомандовал он Топпу. – Лайне хочет подорвать погреба башни «Цезарь»!
Эйтингону даже с комингса было заметно, как изменилось лицо капитана. Уж он-то понимал, что значит подрыв на корабле. Частенько случалось, что взрыв погребов не только уничтожал носовую или кормовую палубу, но и высаживал днище. В последнем случае у корабля оставался лишь один курс – на дно.
Быстрым шагом Топп покинул каюту и, переходя на бег, двинулся к капитанскому мостику. Наум поспешал за ним.
Ворвавшись на мостик, «Чарли», не обращая внимания на офицеров, вставших по стойке смирно, бросился к переговорному устройству.
– Лайне, дьявол тебя раздери! Ты что затеял?
– Рад вас слышать, господин капитан! Разве нам оставили выбор? Или сдаться русским, или погибнуть! Если они не примут моих условий, то я лучше сдохну!
– Сдохнут все! – гаркнул Топп. – И они, и мы!
– «Германия превыше всего!» – ответил «Тигр» строкой из песни.
Эйтингон круто развернулся и хлопнул по плечу Турищева.
– Останешься за меня! Витёк, за мной.
Вдвоем с Пупковым они взбежали по трапу.
– Кого ищем? – прокряхтел капитан.
