Пассажирка

Девушка посмотрела по сторонам, пытаясь найти источник его беспокойства, но кроме нескольких мужчин и женщин, стоявших на другой стороне улицы, не увидела ничего, что могло бы вызвать подобную реакцию, – помимо очевидного дискомфорта, вызванного тем, что они оказались в чужом месте в чужое время.

– Хорошо, – согласилась она, положив руку ему на спину. Он вздрогнул, отшатнулся, и каждый дюйм Эттиной кожи вспыхнул смущением.

Николас пошел туда, откуда они пришли, Этта тащилась за ним. Она понимала, что юноша не держит в уме никакой цели; он едва ли поднимал взгляд – только чтобы посмотреть на дорогу. Николас остановился и обернулся, лишь когда она застряла на противоположной стороне тротуара, ожидая, пока проедут машины.

Его облегчение, пока он поджидал ее, было столь же осязаемо мягким, сколь гнев – резким, режущим. Этта поспешила на его сторону, но он по-прежнему не двигался; его горло сжалось, когда он сглотнул.

– Вам не нужно ничего объяснять, – сказала она. – Все очень тяжело.

– Дело не в этом – сказал он, напряженно оглядывая улицу. – Просто… обычно смиряешься с определенной «невидимостью», когда… когда выглядишь так, как я. Если честно, на этот раз я не ожидал ничего другого и обнаружил, что мне не нравится внимание. Взгляды.

«Идиотка», – сказала себе Этта. Какой же привилегией было никогда не испытывать необходимости оценивать окружение, оценивать реакцию людей на цвет твоей кожи. Разумеется, он чувствовал себя неуютно. Разумеется. И если он никогда не был в этом времени, то не мог предположить реакцию людей.

– Я не хотел… раздражаться, – пробормотал Николас. Когда он снова взглянул на нее, его глаза уже не были такими дикими, как прежде. – Но я не могу быть тем, кем не являюсь.

– Я бы не хотела, чтобы вы были не таким, какой есть. Хорошо, что вы мне рассказали, – сказала Этта. – Я хочу понимать, как вы себя чувствуете.

Что-то в том, что она сказала, заставило его снова отступить. Едва он открыл рот, Этта поняла, что произойдет, как он попытается увеличить дистанцию между ними.

– Мисс…

– Не смейте называть меня «мисс Спенсер», – предупредила она. – Меня убивает, когда вы ведете себя так, словно мы даже не друзья.

– Мы не друзья, – сказал Николас, и она вздрогнула. Один из них явно не понимал, что между ними происходит. Видимо, она.

Этта ринулась от него по тротуару. Он догнал девушку в три шага и взял ее руку в свою, принуждая остановиться. Она не могла заставить себя поднять взгляд; только ждала, когда Николас заговорит.

– С вами я забываюсь, – резко сказал он. – Я забываю правила. Забываю обо всех остальных живых душах в этом мире. Вы понимаете?

Мы не друзья.

Потому что для него они…

Ее сердце стукнулось о грудную клетку так сильно, что мгновение она не могла дышать.

– Меня не волнуют правила или кто-то еще. Люди ужасны… они – идиоты… и если они попробуют причинить вам вред, мне не потребуется револьвер. Я забочусь о вас, а вы взамен постарайтесь вести себя так, чтобы я не чувствовала себя идиоткой. Вы должны… – Она сжала руки в кулаки, чтобы не вцепиться ему в плечи. – Вы мой напарник.

Этта осмелилась поднять глаза и встретилась с его взглядом. Краска, ползущая по ее горлу, залила щеки. Ее ладони зависли над теплой гладкой кожей его сильных предплечий, и на долю секунды она задумалась, какого это, прикоснуться к нему, немного смягчить эти жесткие линии.

«Прекрати». Она знала себя достаточно хорошо, чтобы понимать, что, если она продолжит смотреть, наклонится вперед, как хотела, поднявшись на цыпочки, а он снова отстранится… все это «напарничество» очень быстро усложнится. Сейчас Этта не могла об этом думать. Не могла думать о его подбородке, шрамах и щербинках на коже, о том, как приоткрываются его губы и что она почувствует, зажав в пальцах ткань его рубашки.

«О доме!» – напомнила себе девушка, а ее кожа ожила, покалываемая прохладным осенним воздухом.

– Хорошо, – сказала она, скрестив руки на груди, глядя назад, в направлении музея. – Рада, что все уложено. Вернемся к делу.

Николас приподнял бровь: