…А очень скоро пустяки вроде внешнего вида вылетели у меня из головы. Потому что дорога, на которую мы выехали, была запружена беглецами, стремящимися в Лубны.
Я немало повидал в жизни, да и рассказов деда-фронтовика в свое время наслушался… Но картина человеческого горя – настоящего, непритворного – больно ударила по нервам. Совсем недавно мирно жили в своих домах, работали, растили детей. И вдруг налетел вихрь, сорвал с насиженных мест…
Густое облако рыжевато-серой пыли, поднятой бесчисленным множеством копыт и колес, клубилось до горизонта, и в нем лишь временами угадывались очертания телег и возов. Пронзительный скрип, стук и грохот, конское ржание, хриплый рев непоеной скотины, жалобный детский плач, прерываемый раздраженными окриками, истеричная ругань и жалобы, неизвестно к кому обращенные, – все это смешалось в какую-то адскую какофонию. Даже мне стало… не то чтобы не по себе, но близко к этому. А представляю, каково пришлось моей спутнице!
– Страшные времена настали, пан Анджей! – еще раз промолвил ротмистр, взглянув на мое посуровевшее лицо. И тут же, в следующую секунду, крикнул: – А ну, дать дорогу! Люди его княжеской светлости, по неотложному делу! Дорогу, живо!!!
И пришпорил коня, погнав его прямо в пылевое облако. Уланы последовали его примеру, также крича во всю мощь: «Дорогу людям его княжеской мосьци!» Волей-неволей пришлось перейти на галоп и нам с Анжелой… Впрочем, я уже говорил, что в седле она держалась уверенно.
– Не смотри по сторонам! – шепнул я ей прямо в ухо. – Не надо! Только перед собой!
Возницы разражались грубой истеричной руганью, осыпали проклятиями сразу на нескольких языках и «княжескую светлость», и бунтаря Хмельницкого, и «гололобую нечисть» (видимо, подразумевались крымчаки), и «схизматское быдло» вперемешку с «подлыми хлопами», но все же сворачивали к краям дороги. Имя грозного князя все-таки действовало.
Так мы и ехали – по образовавшемуся коридору, между двух рядов, чуть не задыхаясь от пыли. Краем глаза я замечал, как многие испуганно крестились, рассмотрев мою одежду. А какой-то белобрысый малец, отчаянно ревевший на руках у дородной хмурой женщины, вдруг застыл с раскрытым ртом и округлившимися глазами, увидев меня. Его замурзанное личико побелело от ужаса – это было видно даже сквозь клубящуюся пыль… В следующую секунду он завопил с удвоенной силой, так пронзительно и страшно, словно перед ним предстал сам Кощей Бессмертный. Или Баба-яга. Или леший. Или… Уж не знаю, про каких чудищ рассказывали сказки тогдашним детишкам в тех местах, но я в эту минуту мог смело заменить каждого из них. А то и всех скопом.
«Дети тебя раньше не пугались, Андрюха…» – укоризненно шепнул мой внутренний голос.
…Словом, я испытал неподдельное облегчение, когда впереди возникли деревянные городские стены. За ними, в некотором отдалении, виднелась другая стена, более высокая – уже каменная. А в самом центре, господствуя над местностью, к небу тянулись круглые башни замка, на одной из которых виднелся красочный штандарт. Видимо, показывающий, что хозяин в данный момент на месте…
Я напрягся, стараясь оживить в памяти строки трилогии Старицкого. Так, наружная стена точь-в-точь как он описывал: из составленных вплотную бревенчатых срубов, заполненных землей. При всей кажущейся простоте и примитивности – довольно надежная защита. Опоясана рвом – не очень широким и неглубоким, без воды, но тоже преграда для наступающего неприятеля. Это ведь только первый рубеж обороны, последующие наверняка куда серьезнее…
Видимо, караульные хорошо знали пана ротмистра, поскольку наш отряд проследовал через раскрытые ворота почти без задержек. «Спешим к его княжеской мосьци, по важному делу!» – и все. Вообще-то, непорядок, хотя бы пароль спросили, что ли… Или уточнили, а по какому такому делу и обязательно ли нужен сам князь… В такое время бдительность не бывает лишней.
Ладно, это не мое дело! Точнее, пока еще не мое…
Внутри нас встретил самый настоящий человеческий муравейник. Сновали люди, звучал многоголосый гомон, кто-то кого-то истошно выкрикивал, надрывая горло. И – повсюду беженцы, беженцы, кое-как разместившиеся прямо на земле вместе со своим немудреным скарбом. Хмурые, затравленные, озираются по сторонам то исподлобья, то с растерянной, жалкой улыбкой, уже немного «отошли» от пережитого ужаса, но все еще вздрагивают от любого резкого движения, от громко сказанного слова, инстинктивно прижимая к себе детей…
И снова внутри что-то шевельнулось. Слишком много таких сцен пришлось повидать.
«Не отвлекайся, Андрюха. Всех не пожалеешь. Думай о том, что скажешь князю!» – снова не утерпел внутренний голос.
«Да пошел ты…» – мысленно огрызнулся я, скорее из принципа. Не люблю, знаете ли, когда последнее слово остается не за мной… Да и кто любит?
«Как знаешь. Мое дело – предупредить!» – не утерпел-таки противный голос, перед тем как заткнуться.
