– Всего двадцать детей, Нат. Против стольких выживших.
С точки зрения арифметики все было очевидно. Двадцать с одной стороны. И восемьдесят тысяч (Только сейчас! А сколько их будет за век?) с другой. Но когда за цифрами становилось видно людей…
– Как они могут с этим жить?
Как с этим смогу жить я? Забравшись на диван с ногами, я обхватила руками колени.
– Очень просто. Ты делаешь выбор. И живешь, принимая его последствия, – Диз отстраненно наблюдал за тем, как серый туман за окном выплевывал хлопья пепла. – Ты не можешь спасти всех. Вытащи одного, и утопишь остальных. Спаси многих – но коллективное добро не обращает внимания на отдельные порушенные жизни. В любом случае ты себя никогда не простишь. Но ты можешь выбрать, за что именно.
– Это ты называешь «просто»?
– Не просто, – поправился он. – Но иного пути нет.
А этот был непомерно тяжек. На секунду я трусливо позавидовала оставшимся в ГООУ студентам. Они даже не подозревали, чего стоили другим их жизни. Могли радоваться предстоящему (или уже прошедшему?) университетскому балу. Загорать на газоне с книжкой, легкомысленно наплевав на домашнее задание. Хихикать с подругами за кофе. А я…
– Попроси меня, – неожиданно предложил Диз.
Я подняла на него удивленный взгляд.
– Зачем? Ты же сказал, что не поможешь.
– Но я заберу у тебя выбор. Тебе не придется решать. Можешь винить меня. Говорить себе, что сделала все, что могла. Возненавидь меня, а не себя. Тебе станет легче, а мне это ничего не стоит. Попроси.
– Ни за что.
Даже если он руководствовался заботой, нельзя позволять другому взваливать на себя такую ношу. Это моя жизнь. Мои решения.
Тем более что я его уже сделала. В тот день, когда взялась за канцелярское лезвие.
Можно сколько угодно оправдываться тем, что я не знала, куда бросаться, что не могла найти способа их спасти. Только оправдания будут пустыми. Когда у тебя не получается, ты пытаешься снова. Сбиваешь руки в кровь, срываешь голос, ломаешь ногти и кости, но не отступаешь. Если ты проходишь через Ад, ты продолжаешь идти.[42] Не сбегаешь в… чертов Ад только потому, что остался без сил.
– Ты в порядке? – окликнул меня Диз.
– Хороню свою человечность, – мрачно призналась я. – Нет. Но дай мне час.
Другой – человек – на его месте попытался бы подбодрить. Обнял. Положил руку на плечо хотя бы. Диз только кивнул:
– Как пожелаешь.
Я думала, что, оставшись одна, сумею разобраться в себе. Но стоило Дизу уйти, как все схлынуло. Мысли. Чувства… Пустота вместо них. Впервые я ощутила себя по-настоящему мертвой. Остался только далекий отзвук вместо той, что была Наташей. Практически эхо.
Знобило. Будто Огонь загасили, а стекло, из которого была построена эта башня, прорастало внутри меня, сквозь босые ступни, касавшиеся ледяных плит. Только унять этот холод при помощи шерстяной кофты не удалось бы. Хотелось тепла. Живого, текущего по венам и обжигающего через кожу. Хотелось почувствовать крепко обнимающие руки, уткнуться носом в чужое плечо и замереть так. Но Диз ушел. Я сама его попросила.
Когтями по стеклянным плитам процокал Пятнаш. Положил морду мне на колени – правая при этом ткнулась носом мне в ногу, мол, гладь. Я машинально опустила руку на кофейную в белую крапинку шерсть. А затем нагнулась и прижалась щекой к лобастой башке. Кербер дышал шумно и размеренно. Это не успокаивало, но дарило облегчение.
Зная Диза, можно было предположить, что вернулся он ровно через шестьдесят минут, ни секундой позже. Долговязая фигура замерла в дверном проеме, и я поспешно стерла рукавом слезы.
– Час, да. Помню. Сейчас возьму себя в руки. Подожди…
Сцепив пальцы замком, я посмотрела в зеленые глаза. Один вопрос следовало все-таки прояснить.
– Я здесь не ради тебя, – храбро заявила я, не позволяя себе отвести взгляд. – И это не извинение. Я считаю, что ты не должен здесь находиться, если этого не хочешь, и сделаю все, что смогу, чтобы ты вернулся в ГООУ, но дело не в тебе. Я просто не могла там сидеть и ждать, пока все закончится. Мне казалось, я сойду с ума, если ничего не изменится. Все равно – что, все равно – в какую сторону. Только бы прекратить думать, когда же я умру.
