Ронал отрицательно качнул головой и подтвердил:
– Нет. Школы выбирал мой отец, лично.
Перед мысленным взором пронеслась череда образов, почерпнутых из рассказов старейшины Ждана, а сердце болезненно сжалось. Следующий мой вопрос был закономерен:
– К чему такие сложности? Почему Ристарх предпочёл ломать, а не… убить?
– Он пробовал, – чуть потупившись, ответил Роналкор. – Но покушения проваливались одно за другим. Отец не верил, но я убеждён – Дана сама Леди Судьба хранила. И в восемь, и в десять, и в пятнадцать.
Лишь теперь я вспомнила – да, Дантос о покушениях упоминал. Только он говорил, что это происходило в относительно взрослом возрасте. А из рассказа Ронала следовало, что попытки избавиться от будущего герцога Кернского предпринимались и раньше. С учётом абсолютной искренности императора… Дантос либо забыл, либо попросту не понял, в силу возраста. В случае ребёнка, которого растили в любви, такое возможно.
– Что было дальше? – подтолкнула я, и их величество улыбнулся, причём на порядок теплей прежнего.
– Дальше была наша с Дантосом встреча, – заявил он.
Я чуть-чуть, самую малость, расслабилась и приподняла бровь. И услышала поистине удивительный рассказ…
– Мой отец был человеком довольно тяжелым, и наши отношения всегда оставляли желать лучшего. Но когда мне исполнилось тринадцать, ситуация усугубилась в разы, мы начали сильно конфликтовать. К пятнадцати противостояние достигло таких масштабов, что отец принял решение отослать меня подальше. В качестве места заключения выбрал одно из самых строгих военных училищ – училище в Дитрисе.
К этому моменту, – продолжал император, – я был прекрасно осведомлён, что единственный наследник герцога Кернского – человек неугодный. И, столкнувшись с ним в училище, закономерно решил подружиться. Не потому, что хотелось, а из принципа, назло отцу. Только Дантос моё желание не оценил и предложил держаться от него подальше. В итоге наш первый разговор закончился дракой, да такой, что оба загремели в карцер.
Роналкор взял паузу, а я, невзирая на образ воспитанной леди, присвистнула. Нет, я, конечно, слышала, что училище в Дитрисе не многим лучше школы при ордене Золотой розы, но карцер? Там же не рядовых, там офицеров обучают! А элиту армии в карцер сажать нельзя. Кого угодно, только не их!
– Мы с Даном урок усвоили, – вновь заговорил Роналкор. – Наша следующая драка состоялась вдали от посторонних глаз. Равно как и третья, и четвёртая, и дюжинная. В какой-то момент, когда эти драки из спонтанных вспышек превратились в какое-то подобие рутины, мы решили поговорить.
– И? – не выдержав, подтолкнула я.
Ронал мечтательно закатил глаза, а от самого таким счастьем повеяло, что я невольно улыбнулась и подалась вперёд.
– И всё, – ответил монарх. – Спелись. Да так, что через два года спланировали и осуществили штурм Рассветного, разнеся тот замок к…
Роналкор осёкся и смущённо замолчал, а я улыбнулась шире. Угу, учитывая габариты замка, общепринятое и почти приличное «к бесам» точно не подходит, а сказать как есть этикет не позволяет. Но не в этом соль!
– А что Ристарх? – спросила я. – Как он к вашей дружбе отнёсся? Ведь ему точно доложили.
Император мгновенно посмурнел, но хорошего настроения всё-таки не утратил.
– Как… Разозлился, конечно. Но я к тому времени немного поумнел и лезть в бутылку не стал. Более того, попытался притвориться хорошим сыном и убедить отца прекратить гонения на Дана. После чего и узнал о предсказании…
Собеседник опять замолчал, а я нетерпеливо заёрзала. Потом снова не выдержала…
– И? – привычно подтолкнула я.
– И… – повторил император со вздохом, чтобы стать предельно серьёзным.
Моя улыбка тоже растаяла, но грустить я не спешила. Просто знала: Роналкор – не Ристарх! Он не из тех, кто способен приговорить ребёнка, да и к Дантосу относится получше многих.
– Знаешь, Астрид, я очень много размышлял на эту тему. Думал, сопоставлял, прикидывал… И каждый раз приходил к одному и тому же выводу: Дантос – единственный, кому я готов доверить и жизнь, и корону, и всё, что у меня есть. Он не предаст. Кто угодно, только не он.
– И вы сказали об этом Ристарху?
– Сказал. Не уверен, но думаю, что те слова всё-таки повлияли. А потом отца не стало, и право принимать решения перешло ко мне. Какое решение я принял, ты знаешь.
