жениться не имеет права.
Тайник заскрипел:
– Охо-хонюшки… Задумал ты верно. Но народ-то… поймёт? И так слухи ходят, что слишком много ты власти забрал.
– Мало! Если так говорят. Ещё вот что послушай: как я понял, связь наша со Старыми землями оборвалась после гибели Арконы?
– Как мне донесли, выжжен весь остров. А кого мы не вывезли, всех… – Сделал жест, означающий смерть.
Князь опустил голову:
– Надо нам знать, что на Старой земле происходит. Соглядатаев туда послать. И не только на Русь и прочие славянские земли, но и в Европы всякие. Пусть живут там, как местные подданные. Собирают сведения нужные, ничем принадлежность к нам не выдавая.
– Дело нужное, княже. Но… как? Даже со славянами старыми мы на разных языках теперь говорим. Посланцев наших сразу разоблачат.
– Значит, языки[40] нужны. Через них и нравы, и обычаи, и речь изучим.
– Так, может, княже, и не стоит нам людей на гибель посылать вообще? Да и, к тому же, уедут люди навсегда, почитай. Родных и землю свою больше никогда не увидят. Как можно такое совершать? Я не согласен.
Оба замолчали, задумавшись. Потом Ратибор нехотя признал:
– Прав ты. Не стану спорить. Но нужны нам сведения оттуда. Если ты говоришь, что можно пленниками обойтись, пусть так и будет. А коли через них удастся и связи наладить – ещё лучше.
Тайник кивнул:
– Лучше не придумать. Так и сделаю. Корабли дашь?
– Сколь надо, столько и возьми.
– Тогда скоро и пошлю. И люди у меня есть для такого дела подходящие.
– Про городки не забудь. И границу на полудне. Нам те земли ещё лет сто не освоить. Но защита нужна. Так что…
– Сделаем, княже. Обязательно сделаем. Нынче же и пошлю людей. – Поднялся с лавки, прошёл к двери. Но, уже выходя из горницы, обернулся: – А насчёт жёнки ты всё же не прав, Ратибор.
«Прав, не прав – моё дело. Да, нравится она мне. И сердце по ней болит, и душа не на месте. Но раз отвергла меня – то так и быть. Может, она меня ищет лишь потому, что деньги посчитала, спохватилась, что богатство уплыть может. Теперь вот и старается узнать, можно присвоить казну или нет… – Князь ворочался на мягкой постели, не в силах заснуть. – Что за ерунда? Из-за какой- то…» Утром встал злой, разбитый, не выспавшийся. Правда, ни на кого не накричал, ни на ком свою злость не сорвал. Оседлал коня и поехал в городок военный, что недалеко от Славграда находился. Всего верстах в пятнадцати. Выехал из города, припустил во всю мочь, только ветер в ушах засвистел. На повороте едва жёнку не сбил, успел рвануть повод в сторону, конь захрапел, но подчинился, чудом удержавшись на ногах, промчался дальше. И лишь тогда осознал, что это Купава была… Видимо, в тот же городок направлялась. Пятнадцать вёрст? Да ещё пешком? Этак весь день пробродит и, явившись домой, свалится без ног, а ещё – скотина, хозяйство… Совсем ведь по миру пойдёт, дура-баба!..
Первым движением было натянуть поводья, осадить коня и вернуться, забрать её в седло, обнять, признаться… Вторым – неуёмная гордость: он же князь славов! Самый сильный, самый могучий, самый… Словом, самый. Именно. И его отвергла какая-то там… Спохватился, что гордыней обуян. Грех. Не пристало ему… Тем не менее лошадь остановил. Вынул из мешочка кольчужную сетку, что положена к доспеху конному, тщательно пристегнул к шлему. Про себя выругался – жарко уже. Накалился металл. Щёки обжигает. Ладно, потерпит… Развернул коня, не спеша поехал назад… И верно, Купава. Раскраснелась от жары, но шагает бодро. Подъехал к ней. Остановилась. Замерла. Подняла голову, смотрит вопросительно. Голос изменил, спросил:
– Кто ты и куда идёшь, женщина?
Не испугалась, ответила смело:
– А кто ты таков, путник, что смеешь спрашивать?
– Я – князь славов. Ратибор.
Вот теперь поняла… Отшатнулась, склонилась в поклоне, потом, выпрямившись, опустила гордый только что взгляд, ответила тихо:
– Из Арконы я, батюшка. Из поселенцев. Иду в град военный, ищу своего суженого, коего обидела ненароком, да теперь не могу найти и прощения вымолить…
Чуть качнулся вперёд князь, протянул руку. Та не поняла, отшатнулась, он снова заговорил:
