Мы поднялись на пассажирскую палубу и нашли столик у окна. Сели.
Электрический свет, гудение машины.
Я смотрел в окно, ожидая, что среди пассажиров мелькнет лицо Брайтона. Или того водителя. Если нас увидели и проследили, деваться нам будет некуда.
Но на трапе не было знакомых лиц.
Мерси опустила голову мне на плечо. Она промокла, вымоталась, продрогла. Я ее обнял. Штанины у нее порвались, одна туфелька была красной. Она перехватила мой взгляд и подтянула вверх дырявую брючину. На икре я увидел рваную рану.
– Не так страшно, – сказал я.
Она покачала головой:
– Это собака укусила. Хуже, чем выглядит.
– Что это была за тварь?
– Из их охотников.
– Где Викерс?
– Она добралась до своей машины.
– Уехала?
– Угу.
– Откуда ты знаешь?
Мерси помолчала.
– Видела. Она ранена, но к машине добралась.
– Хеннинг…
– Хеннинг мертв.
Она закрыла глаза.
Шум машины вдруг стал громче. Палубные матросы сбросили канаты, и паром отошел. И мы с ним. Никто больше не поднимется на борт. За окном проплывали огромные деревянные столбы, мелькали чайки.
Хотя бы на время мы оказались в безопасности.
Я протяжно вдохнул и выпустил воздух.
Адреналин схлынул, и с ним ушли силы. Усталость проняла до костей. Я ощущал грубую ткань одежды, мокрой, липнущей к телу. Штанины стали жесткими от соли. Я знал, что эту корку смоет только пресная вода. Меня затрясло. Я напряг мышцы рук и ног, приказывая себе не дрожать.
– Как ты спасся? – спросила Мерси.
Мы были одни в этой части судна, у самой кормы. До ужина оставался час, народу не много. У входа толпились несколько человек, но рядом никого.
– Я убил Боаза, – сказал я.
Она подняла голову с моего плеча, впилась глазами в лицо.
– Ты его убил…
Может, она ждала заверений. Я слишком устал – просто смотрел на нее.
– Как? – спросила она.
– Ударил.
– Ударил…
– Железякой.
После этого она долго молчала. Снова опустила мокрую голову мне на плечо, лицо отвернула к окну. Судно выходило на глубокую воду. Городские огни растянулись по береговой линии.
– Ты его ударил, – повторила она. – Только и всего.
Я опять промолчал. Волны плескались о борт. Мы шли, думаю, на восьми узлах. По меркам больших судов, не быстро, но ни одна парусная лодка нас не догонит. Интуиция не верит, что суда с более длинной ватерлинией ходят быстрее. Казалось бы, более длинная ватерлиния означает большее трение, более медленный ход. Но это не так.
Ветер вспенивал барашки на воде, и паром качнулся, встретившись с первой большой волной.
– Они смертны, – сказал я. – Так же, как мы.
– Не так, – возразила она.
