остановить исчезновение Старика я не смог, и вообще ничего не смог – вновь потерял сознание.
Глава 7
На этот раз приходил в себя я в гораздо более комфортных условиях. Конечности были свободны, да и лежал я не на жестком полу, а на мягкой кровати. Где-то вдалеке слышались спокойные голоса, и вообще, ощущения были самые мирные и приятные. Я ими не обманулся – догадывался, что как только очнусь окончательно, меня ждет допрос, возможно с применением пыток, затем суд надо мной и над моими товарищами, с предсказуемым смертным приговором. Даже если следователи поверят, что действительно мы виноваты, эльфы инородцам не поверят ни за что. Чтобы хоть как-то спасти положение, нас признают виновными в любом случае. Я бы и сам так поступил. Беда только в том, что это все равно не поможет.
Тем удивительнее было видеть довольные рожи шефа и Ханыги, когда я открыл глаза.
– Очнулся, герой? – весело спросил начальник, как только увидел, что я пошевелился.
– Очнулся. А чего вы такие радостные, шеф? – мне было искренне непонятно, почему в такой ситуации они еще и улыбаются.
– А ты, наверное, думаешь, что Старика развоплотили, а нас виноватыми сделали?
Отвечать вопросом на вопрос я, в отличие от шефа, не стал. Молча пожал плечами.
– А ты расслабься, сержант. Живехонек твой Старик. То есть мертвехонек на самом деле, но ты понял. Тебя дурили просто. Ну и нас до кучи. Я уж не в курсе деталей, но от той кучки праха Старик больше не зависит. А нам его отдали, чтобы заговорщиков на живца поймать. Так что нас теперь еще и наградят, попомни мое слово.
Подробности я узнал еще до того, как целители отпустили меня восвояси. Один раз меня навестила Мать Сенней в компании с призраком – я был неизменно вежлив и почтителен, и в награду мне объяснили, что за те два дня, что я не видел Мать Сенней и Старика, они успели побывать у императора на аудиенции. Некроманты, гораздо более квалифицированные, чем наш Свенсон, как-то разорвали связь призрака с его останками, так что теперь его хранит Мать Сенней. Весь их план заключался в том, что об этом факте пока никому неизвестно. Им нужно было спровоцировать заговорщиков, чтобы избавиться от них одним ударом. Что с успехом было проделано путем использования ничего не подозревавшего сержанта имперской стражи и, в меньшей степени, его непосредственного начальника вместе с товарищем. Не знаю, возможно, какой-нибудь истинный сын своей семьи и юный патриот эльфийского народа гордился бы тем, что он, сам того не зная, послужил высоким целям, но я никакой гордости не чувствовал. И потому в тот же день, когда мне разрешили вернуться к службе, подал прошение о внеочередном отпуске, в графе «причина» указав желание поправить пошатнувшееся здоровье. Вид у меня, похоже, действительно был не вполне здоровый, потому что прошение госпожа Гриахайя, ни слова не говоря, подписала.
Сказать кому-нибудь, что у меня плохое настроение, было бы бессовестным приукрашиванием правды. Настолько отвратительным оно было всего несколько раз в жизни. Меня опять предали. Так же, как когда-то это сделали мои почтенные родители, только теперь я уже совсем ни в чем не виноват. И хуже того – я видел, что что-то не так, все понимал и при этом продолжал на что-то надеяться. Мать Сенней станет действительно хорошей главой клана. Вернее, уже стала. По крайней мере, использовала меня она очень профессионально. А я-то, лопух, ведь мог бы уже запомнить, что от женщин нужно держаться подальше! Нет, опять купился! Подумал бы сам, что во мне такого замечательного, чтобы глава целой эльфийской семьи прониклась ко мне хотя бы дружескими чувствами? Ей нужен был преданный и не слишком умный помощник, и она его получила. А чтобы даже остатками мозгов ничего не заподозрил, его нужно слегка очаровать. Как очаровать мужчину? Очень просто – прикинуться слабой. Тяжело ли ей поплакать у меня на груди? А я после этого шею готов свернуть, лишь бы она улыбнулась.
Я не стал заходить ни в свой кабинет – не хотелось портить настроение своим кислым лицом товарищам, которым, конечно, отпуска по болезни никто не предлагал, ни в кабинет Свенсона – тот стал бы вытягивать из меня подробности моих приключений, а мне их вспоминать вовсе не хотелось. Домой не хотелось идти тем более, так что я закономерно отправился в кабак. Выбрал только такой, чтобы был подальше от моих традиционных маршрутов, с ласковым названием «Последнее утешение». Место было примечательным – в нем собирались те, кому финансовое положение не позволяло пойти в какую-нибудь приличную забегаловку. Если коротко – самый паршивый кабак в столице. Здесь даже не подавали еды – по той простой причине, что клиенты заведения приходили сюда вовсе не для того, чтобы перекусить. Мне, впрочем, это подходило как нельзя лучше.
Я слабо помню, как провел первые дни отпуска. Мне достоверно известно, что ко времени закрытия я всегда находил в себе
