– Он силой утащил тебя неведомо куда, ссылаясь на какое-то дурацкое Соглашение. А затем вдруг события повернулись так, словно этого никогда и не было. Но я же знала, что было. Не мои же ногти оставили отметины на столе.
Я молча смотрела на старшую сестру. Мои руки болтались как плети.
– Ты отправилась меня искать, – прошептала я. – Ты отправилась за мной… в Притианию.
– Я добралась лишь до Стены. Найти проход мне не удалось.
Дрожащей рукой я отерла пот со лба:
– Ты два дня странствовала по зимнему лесу и потом два дня возвращалась обратно?
Неста смотрела на кусок деревяшки с моей росписью. В ответ на вопрос она лишь пожала плечами:
– Я была не одна. Через неделю после твоего, так сказать, отъезда к тетушке, я разыскала ту самую наемницу, отдала ей деньги за проданные шкуры и попросила пойти со мной. Она единственная, кто поверил в то, как все было на самом деле.
– Ты сделала это ради меня?
Наши глаза встретились. Мы с Нестой унаследовали материнский цвет глаз.
– Мне не понравилось, как он обошелся с тобой.
Тамлин ошибся, сказав, что никто из моих близких не отважится меня искать. Насчет отца я согласна: ему бы этого не позволила увечная нога, да и особой смелостью он не отличался. В лучшем случае он бы кого-то нанял. А вот Неста отправилась с наемницей, заплатив той последние деньги. Моя холодная, надменная сестра, от которой я никогда доброго слова не слышала… рискнула пойти в неведомую Притианию, чтобы вызволить меня.
– А что Тимас Мандрэ? – осторожно спросила я.
– Я убедилась, что его бесполезно даже спрашивать. Ему своя шкура дороже. Какая там Притиания!
Для гневного, непреклонного сердца Несты этого было достаточно, чтобы подвести черту под их отношениями.
Я смотрела на старшую сестру. Правильнее сказать, всматривалась в лицо женщины, не выносящей льстецов и лизоблюдов, вившихся вокруг нее. Неста всегда сторонилась леса, однако не испугалась диких зверей… Мне вдруг открылась ее истинная суть. Смерть нашей матери и последующее разорение отца причинили ей боль, но она облекла ее в ледяную ярость и язвительную горечь, ее гнев был спасительной веревкой, а внешняя жестокость позволяла не потерять рассудок. Напрасно я считала ее бессердечной. В душе Неста проявляла и заботу, и любовь. Возможно, она умела любить крепче и преданнее, чем я думала.
– Тимас все равно тебя не заслуживал, – тихо сказала я.
Неста не улыбнулась, но ее серо-голубые глаза вспыхнули.
– Расскажи мне обо всем, что было с тобой.
Она не просила. Приказывала.
И я рассказала ей все.
Когда я окончила рассказ, Неста долго смотрела на меня, а потом вдруг объявила, что хочет научиться рисовать.
Неста оказалась смышленой ученицей, и я с удовольствием занималась с нею. По крайней мере, у нас появился предлог, позволявший не участвовать в приготовлениях к торжеству. А обстановка в доме становилась все суетливее и хаотичнее. Мне было несложно показать Несте, как натягивать холст, но убедить ее выплескивать туда все, что скопилось в ее душе, что годами лежало на сердце и будоражило разум… На это требовалось время. И куда только подевалась надменность моей старшей сестры! Неста старательно и точно повторяла все, что я ей показывала.
Мы выбрали дальнюю и тихую комнату особняка и уединились в ней, а когда, несколько часов спустя, вышли оттуда, перепачканные красками и рисовальным углем, приготовления к балу почти завершились. Снаружи подъезд к дому украшали фонарики с разноцветными стеклами. Внутри все лестницы и коридоры, по которым предстояло идти гостям, увивали гирлянды цветов. Цветы были повсюду. Я не жаждала этого торжества, но любовалась красотой убранства. Элайна сама выбирала цветы и указывала слугами, где и как их разместить.
Мы с Нестой поднялись на второй этаж. А на первом – из дверей бального зала, держась за руки, вышли отец с Элайной. Лицо Несты сразу приняло знакомое мне угрюмое выражение. Элайна счастливо улыбалась. Отец расточал похвалы ее умению украсить дом, а она склонила голову ему на плечо и купалась в отцовских комплиментах. Я могла лишь радоваться их счастью. Наверное, и у них были свои огорчения, но радость богатой и безмятежной жизни перевешивала все.
Неста молча двинулась по коридору. Я пошла за нею. Наши комнаты были напротив.
– Бывают дни, – сказала она, останавливаясь у двери, – когда мне отчаянно хочется спросить у отца, помнит ли он годы, когда мы почти умирали с голоду, а он лишь вздыхал и ничего не делал.
– Ты тоже ничего не делала, – напомнила я Несте. – Вы все только тратили деньги, которые удавалось мне добыть.
