Жертвоприношение

– Почему ты остался? – тяжело дыша, спросила она.

– Что? О чем ты?

– Почему ты остался? Почему не уехал, как только понял, что здесь что-то не так.

Я попытался сесть, но Лиз снова прижала меня к подушке.

– Лиз, – сказал я, – это ты или кто-то другой?

Она снова издала этот жуткий визгливый смешок.

– А на кого это похоже? Боже мой, Дэвид, ты такой дурак!

Я сделал глубокий вдох, попытался успокоиться и привести мысли в порядок. Мне это было нелегко. Я всегда был склонен к необдуманным заявлениям.

– Лиз… – начал я, но она прижала кончики пальцев к моим губам и сказала:

– Ш-ш-ш, ты ничего не понимаешь, хотя и не должен.

– Не понимаю чего? Лиз, это глупо!

Но она наклонилась и поцеловала меня, сначала в глаза, затем в рот. Провела кончиком языка по моим губам, и я почему-то внезапно успокоился. Как будто то, что она делала и говорила, не имело значения… Как будто проще было просто снова лечь и делать все, о чем она меня попросит. Ее дыхание было сладким и горячим – дыхание лета, дыхание девушки, объевшейся абрикосов. Ее язык принялся исследовать мои зубы. А затем кончики наших языков соприкоснулись, и я почувствовал, будто между нами возникло нечто не поддающееся описанию. Какая-то странная связь, какая бывает у людей, объединенных общей тайной.

На мгновение я снова увидел у нее в глазах красное мерцание. На мгновение я понял вещи, которые до этого мне не суждено было понять. Например, что Бога нет, никогда не было и не будет. А есть лишь Великие… Некоторые из них излучают благосклонность, другие – скрытны и далеки, третьи – слишком пугающи для человеческого разума. Лиз села, и это мимолетное понимание тут же улетучилось. Но у меня возникло ощущение, что на меня надвигается нечто колоссальное и исполненное драматизма. И что я буду его частью.

Лиз приподнялась с моей груди и неуклюже уткнулась коленями в мою подушку, по обе стороны от головы. Ее вагина была всего в паре дюймов от моего рта, и я почувствовал сильный специфический запах секса.

Я поднял на Лиз глаза. Она держалась за изголовье кровати обеими руками. Ее лицо виделось мне в обрамлении клинообразной долины грудей и сияющих зарослей лобковых волос.

– Ты такой нерешительный, Дэвид, – произнесла она странным голосом. – Почему? Не нравится вкус?

– Лиз… – начал я, но мои мысли уже закружились в медленном водовороте чувств, страхов и желаний.

Допустим, что вы встретили девушку, которая сделает все, что вы захотите… абсолютно все. Разве я говорил это? Или Лиз? Я не был уверен. Но, когда она сидела надо мной, дразня, я представлял, как занимаюсь с Лиз тем, чем никогда не занялся бы с Джени. Я видел черный нейлон, белые бедра. Видел язык, облизывающий губы. Видел налитые груди. Видел шелк, покрытый влажными пятнами.

Медленным, дразнящим поворотом таза Лиз опустилась на мой рот. Я почувствовал теплый влажный поцелуй. Поцелуй, едва не задушивший меня. Мой язык медленно смаковал хребты, расщелины и впадины. На мгновение задержался на терпкой уретре, а затем скользнул вглубь вагины. Наши губы слились в этом импровизированном поцелуе. Она прижалась ко мне еще сильнее, и мой язык круговым движением коснулся шейки матки.

И хотя Лиз стонала от экстаза, а я едва не захлебывался от слюны и смазки, я осознавал, что это было далеко от любви. Это делалось не ради любви. Это делалось даже не ради страсти. Это было что-то еще. Каким-то непостижимым для меня образом это являлось продолжением рода. Мы зачинали ребенка.

Либо, если не ребенка, то что-то другое.

Я помню, как Лиз, наконец, слезла с моего лица. Она присела рядом на кровати и долго на меня смотрела. Я опустился на подушку и смотрел на нее, веяло теплым ночным ветерком, во рту у меня пересохло. Время от времени она касалась моей груди, рисуя на ней невидимые узоры. Они напоминали то цветок, то четырехлистный клевер, то звезду.

– Знаешь что? – нежно произнесла она. – Когда я была моложе, мать посылала меня к брату в школу, отнести ему ланч. Я видела маленьких детей, играющих возле школы, и всегда мечтала о собственном ребенке.

Я закрыл глаза. Я чувствовал себя невыносимо уставшим. Даже если Фортифут-хаусу не удалось убить меня, вымотал он меня подчистую.

– Мне нужно поспать, – пробормотал я.

Лиз продолжала рисовать на мне узоры.