худощавый седоволосый старик, с неопределенным выражением синих глаз принявшийся разглядывать скульптуры. Особенно внимательно он смотрел на статую со вздыбившимися над головой щупальцами.
Засмеявшись, я оглядел отца Флатиса, отмечая произошедшие за последние дни изменения. Балахон тщательно отстиран и аккуратно заштопан, седая борода и волосы хорошо расчесаны, кожа лица хоть и не розовая, как у младенца, но и не серая, как у мертвеца. Наш священник пришел в себя после тягот путешествия. Оклемался старче.
В десятке шагов позади него стояло еще три человека – два брата монаха и седоволосый юноша-фанатик.
– Как спалось, отче?
– Твоими молитвами, Корне, – тонко усмехнулся отец Флатис, по-прежнему глядя на статую.
– То есть кошмары мучали всю ночь? – с надеждой предположил я.
– Узнаю прежнего ершистого юнца, – парировал старик и, наконец-то повернувшись ко мне, предложил: – Прогуляемся по бережку?
– Да мы только что… хотя можно, – пожал я плечами, прикидывая назначенный самому себе график. – Вот только с очередной закавыкой непонятной разберусь и сразу пойдем по бережку гулять.
– Закавыкой? Какой?
– А вон, – угрюмо кивнул я на стоящую поодаль троицу и, повысив голос, рявкнул: – Эй, бездельники! Какого Темного вы тут прохлаждаетесь?! У нас работы на всех хватит! А если не хотите работать, то я вмиг покажу, где выход из нашего дома!
– Мы сопровождаем святого отца…
– Я его сам сопровожу! – рыкнул я, приходя еще в большую ярость. – Три здоровых мужика! Слоняются без дела! А на кухню за обедом и ужином приходить не забываете! Ложками бодро стучите! А как работать – так сразу в сторонку отбегаете! Отец Флатис! Либо эти три бездельника сейчас же берутся за дело, либо мне придется поступить по-своему. А вы меня знаете!
– Всем надлежит трудиться, спорить не буду, – кивнул священник. – Но наш разговор был важен, Корис. Пока мы шагали, успели обсудить защитные меры, что следует предпринять в случае атаки нежити. Нет пользы в громком чтении отгоняющей зло молитвы, если она читается не там, где следует. Каждый должен точно знать, что ему делать и куда идти в случае нападения.
– Хм… – я начал остывать, но все же не удержался и добавил: – Так и надо было говорить: «Обсуждаем защитные меры!» А то заладили одно и то же какой день подряд: «сопровождаем… сопровождаем…». Успели все обсудить? Вот и хорошо – а теперь за работу! И подумайте вот о чем, монахи любезные, – если церковная братия каждый день будет просто шататься по поселению и всячески избегать работы, то какой пример вы подадите людям?
– И гномам! – радостно поддакнул Тикса. – Оченно плохой пример! Бездельники!
– Тикса! – одернул я коротышку и, позабыв о монахах, спросил священника: – А может, в гости к Тиксе заглянем? Посмотрим, как гномы живут. Только прошу, не надо здесь поминать Создателя – гномы молятся своему богу.
– Знаю, – вздохнул священник, потрепав молодого гнома по плечу. – Закоренелые язычники. Еще с древних времен существует договор между людьми и гномами касательно веры. Мы не пытаемся обратить их в свою веру, а они нас в свою. Именно о вере я и хотел с тобой побеседовать, Корне. И о твоей душе.
– О спасении моей души от геенны огненной? Может, сначала расхлебаем уже заварившуюся кашу, а потом уж будем печься о вечном спасении моей души?
– Нет. Просто о твоей душе. Не принятой «туда», как ты сам говорил. Пошли, прогуляемся.
Ведомые Тиксой, мы вступили в черту строящегося города гномов. Города не по размерам, а по внешнему виду. Солидные каменные дома и выровненная скалистая поверхность единственной улицы прямо кричали об этом.
Приветственно кивая встреченным женщинам гномов, занятых хозяйством, мы медленно шли вперед. Я внимательно слушал священника, зашедшего слишком издалека.
– Начну я, пожалуй, с веры. Долгое время я убеждал себя, что вступил в светлые ряды Церкви по одной-единственной причине. Потому что это мое призвание, – говорил отец Флатис. – Если же говорить истину, то первые годы моей стези Искореняющего Ересь я вообще не задумывался о причинах, слепо выполняя приказы и везде где только можно находя и выжигая ересь и тьму. Моя душа разрывалась на части, ведомая местью и поиском утешения. Сейчас же, постарев, потеряв истовость и фанатичность, я начал задумываться о прошедших годах. Я начал задумываться о Церкви. И осознал одну ужасную правду, познанную мною уже давно, но старательно загоняемую в самые далекие уголки моей души. Светлая Церковь вот уже долгие века печется не об окончательном истреблении тьмы в нашем мире, а лишь о своем благоденствии. Впервые я об этом задумался, когда мы преследовали отряд еретиков, пытавшихся скрыться от кары в далеких предгорьях Йердорахона, что высятся неподалеку от тех мест, откуда родом Рикар. Мало того что они ускользнули от нас, так еще и силой захватили с собой нескольких ни в чем неповинных людей – женщин и детей.
