увязая щегольскими сапогами в песке пляжа, как всегда подтянутый и уверенный в себе.
– Ну, здравствуй, Петер.
Полковник Вальман, командовавший этим безумным десантом, широко улыбнулся в ответ:
– Я рад приветствовать вас, герр адмирал, в наших краях.
– Спасибо, отлично поработали. Помнишь, я тебе говорил, что генеральские погоны ждут тебя на берегу Тихого океана? Держи.
В руки полковника легла пара новеньких витых погон и небольшая коробочка. Он удивленно поднял брови:
– А это что?
– Открой, – ухмыльнулся Лютьенс, с удовольствием глядя на своего протеже. Недавний лейтенант и порученец очень вырос за прошедшие годы. Сейчас он станет самым молодым генералом вермахта. Далеко пойдет, если сдуру не споткнется. Впрочем, это был один из тех людей, которым Лютьенс по-настоящему верил. И сейчас он с удовольствием наблюдал, как вытягивается от удивления лицо его протеже.
В коробочке лежал Рыцарский крест. Вальман удивленно поднял брови, но Лютьенс лишь усмехнулся:
– Бери-бери, не сомневайся. И не забудь мне список тех, кого считаешь достойным награды. Вы, ребята, большое дело сделали, даже не представляете, насколько.
Линейные крейсера и авианосцы в сопровождении восьми эсминцев ушли вечером, остальные корабли остались, чтобы обеспечить прикрытие острова от нежелательного японского внимания. С транспортов в спешном порядке выгрузили четыре десятка истребителей и всю ночь, ругаясь на немецком, французском, итальянском, русском языках, собирали их, благо целая армия механиков прибыла вместе с эскадрой. Учитывая захваченные на острове трофеи, сила получалась внушительная, способная надежно прикрыть остров с неба. Корабли в порту защищались еще сутки, но против работающих с закрытых позиций танков и самоходок оказались бессильны. Потом вокруг острова установили новые минные поля – словом, к встрече Ямомото, если он пошлет сюда эскадру, все было готово.
А японцы не пришли. Не до того им было. Остаток войны Шульц так и провел в Пёрл-Харборе, неожиданно для себя заработав железный крест. С такой наградой после войны для бравого десантника оказались открыты многие пути, но это уже совсем другая история.
Холодная вода обрушилась на спину и голову, и Петров едва удержался от того, чтобы совершенно несолидно взвизгнуть. Для подполковника, увешанного наградами, да еще и в присутствии подчиненных, это было попросту недопустимо, и лишь осознание этого позволило ему удержать зарождающийся вопль. Больше того, он даже солидно крякнул и, повернувшись к адъютанту, буркнул:
– Лей еще.
Тот, с уважением глядя на отца-командира, повторил это действо еще дважды, после чего подполковник с удовольствием растер покрывшуюся от ледяной воды мурашками кожу полотенцем. Ощущение было, словно наждачной бумагой провел, и горела она потом, будто в огне, зато и бодрость после этого образовалась неимоверная. Жить стало хорошо!
Именно в этот момент с грохотом рухнул забор и во двор влезла фыркающая дизельным выхлопом корма самоходки. Судорожно взревела двигателем – и встала. Перекрывая грохот двигателя, раздался чей-то ядреный мат, обещающий мехводу все кары небесные, причем здесь и сейчас, не отходя от машины. Похоже, не справились с управлением, подумал Петров, натягивая гимнастерку и решительно направляясь к месту происшествия. Начинался обычный день обычного комполка.
К обеду он уже сам себе напоминал загнанную лошадь, и это притом, что к должности своей успел привыкнуть, да и полк стоял сейчас отнюдь не на линии фронта, пускай и стабилизировавшейся наглухо. И только-только он успел навести наконец порядок, как примчался адъютант с круглыми, будто их хозяин получил хороший удар по затылку, глазами, и доложил, что там (неопределенный жест рукой, с равной долей вероятности могущий указывать на амбар, дорогу или вовсе безымянную сопку) ТАКОЕ!!!
Что в его хозяйстве и впрямь что-то не так, Петров понял, еще даже не успев подойти к широкому подворью, в котором, собственно, все и происходило. Достаточно было услышать громкий насмешливый голос с характерным кавказским акцентом:
– Какие же вы мужчины, если слушаетесь каждую юбку!
– А ты, мальчик, нас не учи, – голос был незнакомым, но сочным, ровным и спокойным до нереальности. – К командиру, бегом, и доложи, как сказано.
– Да я, мать твою… – и звук хорошей, звонкой плюхи.
– Ты маму не трогай, – незнакомый голос не изменился ни на октаву. – Пиписька еще не выросла, салага. И на перевале тебя я тоже не видел. Пшел!
