наступления, когда все перемешалось до состояния полного бардака, как-то так получилось, что оказалась она во главе роты. И спихнуть ее оттуда уже не получилось – хватка у худенькой и безобидной с виду девушки оказалась железная, да и те, с кем она начинала на той заставе, находились при своем командире неотлучно. Этакая гвардия, которая позволяла решать многие проблемы. Такие, к примеру, как здесь и сейчас.
Магомедов, как оказалось, женщин ни в грош не ставил – так уж у них в ауле было принято. Ну, и прошелся по командиру роты, за что был слегка бит. Не сообразив, что связываться с пограничником, которых, как известно, учили не только стрелять, но и врукопашную обезвреживать нарушителей, себе дороже, он схватился за оружие и тут же лишился дедовского кинжала. Позор жуткий, но возвращать трофей никто не собирался. Подоспевший командир взвода, в котором служил Магомедов, в ситуации разобрался моментально и прорычал: «Два наряда вне очереди!», что вызвало одобрительные смешки у окружающих. Магомедов от невеликого ума попытался что-то вякнуть, после чего услышал: «Три наряда!» и благоразумно заткнулся. И правильно сделал, надо сказать – комвзвода тем самым спасал его от трибунала. Нападение с оружием на старшего по званию, особенно в военное время, чревато большими неприятностями вроде расстрела, что Магомедову позже объяснили, дополнив слова еще несколькими оплеухами. Так, для лучшей усвояемости материала.
Спустя четверть часа в своем штабе Петров смог наконец познакомиться и с невольной виновницей скандала. Надо сказать, впечатление она производила… двойственное. С одной стороны, ничего особенного. Среднего роста, достаточно хрупкое телосложение. В СССР, где спорт культивировался и в моде были девушки крепкие, спортивные, она выглядела бы худой и мелковатой, это не могло скрыть даже чуть мешковато сидящее форменное обмундирование. С другой же стороны, было в ней что- то странное. То ли спокойный, властный взгляд, то ли гордая посадка головы. Словом, «из бывших», и этим все сказано.
Кстати, впоследствии оказалось, что впечатление обманчиво. Во-первых, не такая уж она была и хрупкая, во всяком случае, никто и никогда не видел, чтобы лейтенант Кузнецова жаловалась на усталость. Зато стреляла лучше всех в роте, а там подобрались отнюдь не неумехи. Во-вторых, отец Натальи, хоть и дослужился до полковника, особой древностью рода похвастаться не мог. Его предок происхождения был самого лапотного, из крепостных, и выслужил дворянство в армии, где под началом Суворова форсировал Альпы. Генералиссимус же, в отличие от многих современников, снобизмом не страдал и храбрых смекалистых солдат продвигал. Так что, дослужился храбрец аж до майора и, хотя богат особенно не был, дворянство детям своим оставил. Потомки его продолжили традицию, служа в армии, может, и не блестяще, но беспорочно. Мать же Натальи и вовсе была из уссурийских казачек. Так что единственной проблемой было то, что до недавнего времени девушка жила в центре белой эмиграции и до сих пор слабо разбиралась во многих советских реалиях, однако с этим она справлялась пока что без посторонней помощи.
Зачем их усилили еще одним пехотным подразделением, стало ясно через два дня, когда Петрова вместе с так и оставшимся при нем Борманом, получившим наконец новые погоны, вызвали к Рокоссовскому. Событие не то чтобы из ряда вон, но и не рядовое, все же не каждый день комполка вызывают к командующему фронта. Вот и пришлось бросать дела, прыгать в штабной вездеход и нестись по колдобинам, которые в России традиционно считаются дорогами, гадая, зачем они понадобились, ибо от начальства можно с равной легкостью получить и орден, и втык.
Рокоссовский, человек еще молодой, ему не было и пятидесяти, за последние месяцы осунулся и поседел. Однако глаза его по- прежнему горели, выделяясь на лице так, словно принадлежали человеку лет на десять моложе. И прибывших офицеров он встретил радушно, сразу же пригласив пообедать. Все же сказались и опыт Первой мировой войны, в которой этот полностью обрусевший поляк начинал вольноопределяющимся и пробежал по всем ступенькам солдатской службы, и гражданской, и почти трехлетнее заключение. В такой ситуации кто-то ломается, кто-то становится держимордой, но Константин Константинович оказался редким исключением, оставшись открытым и храбрым человеком. С таким можно и на пирушку, и в разведку, поэтому, несмотря на происхождение, полководца уважали. Ну и побаивались немного, конечно, куда же без этого. Впрочем, сейчас, судя по приему, их вызвали не для того, чтобы лишний раз вздрючить. Так что обед, без особых изысков, но обильный, в котором, помимо самого командующего, его начальник штаба, участвовал какой-то непонятный чин в гимнастерке без знаков различия, держащийся на диво уверенно, и незнакомый немец в погонах капитана медицинской службы, проходил почти что весело.
Что о лишнем втыке речь не идет, вскоре подтвердил и сам Рокоссовский. Едва закончился обед и было убрано со стола, он преобразился. Радушный хозяин исчез, остался жесткий и уверенный в себе генерал, без пяти минут маршал. Без улыбки посмотрев на собравшихся, он коротко, уголками губ, усмехнулся:
– Гадаете, почему я вас вызвал?
– Если честно, да, – кивнул Петров. Борман же смотрел бесстрастно и спокойно, немец – он и есть немец, и даже тесное и долгое общение с русскими коллегами не отбило у него понимание, что генералов не перебивают.
– Естественно, чтобы поручить вам особо важное задание, – тоном «могли бы и сами догадаться» ответил Рокоссовский. – Сразу
