– Что тебе мешает?
– Э-э-эта женщина. Три-и-и дня. У-ух. Хо-о-одит. Смо-о-отрит. Посре-е-единник, скажи ей. Пусть не хо-о-одит. У-ух.
– Как ты меня назвал?
– Стоя-а-ащий посреди – твое имя. У-ух.
– Почему ты так решил? Ты знаешь, кто я?
– Все-е-е знают, Посрединник. Тебя все-е-е знают.
Он несколько раз хохотнул, переминаясь на ветке с ноги на ногу, как ворона на проводе.
– Только ты-ы-ы не знаешь. У-ух. Придет время, узна-а-аешь. У-ух.
Существо по-совиному повращало головой, держа ее под невероятными для человека углами.
– Мы-ы-ыши сказали. Эта же-е-енщина должна уйти. Она помеха.
– Расскажи мне все, или я сожгу тебя, – заговорила вскипевшая во мне злость.
Бамук встрепенулся. По телу прошлась зыбкая волна, и вот уже настоящий большой филин сидел на ветке вместо непонятной твари. Он тяжело сорвался с места в полет и бесшумно сделал круг над нами.
– Скоро узна-а-аешь. Скоро. У-ух. Но не от меня. У-ух, у-ух. Она скажет.
– Кто она?
Вместо ответа был только хохот. Как бабка, живущая в доме рядом с этим существом, не сошла с ума. А может, давно сошла. Я хотел садануть тварь импульсом, руки так и чесались, но все же пересилил свое желание. Пусть летит. Вместо этого я обратился к своей спутнице:
– Вы что-нибудь поняли?
Бледная Анна отрицательно покачала головой, а потом резко покраснела.
– Я лишь хотела… – начала она, прикусив губу, – я не знаю, как сказать…
Я прислонился спиной к ветхому заборчику.
– Давайте продолжим разговор не здесь.
– Да, конечно, – закивала она, – у меня здесь домик недалеко, пешком дойдем. Там все и расскажу.
Я улыбнулся:
– Ведите.
Она пошла вперед, показывая дорогу и огибая лужи. Мы пересекли весь поселок, прежде чем оказались у небольшого двухэтажного дома из красного кирпича.
– Вот здесь я живу.
Мы зашли внутрь.
В просторной кухне уже кипел чайник, поставленный робкой домашней сущностью женского рода, которую Анна называла Форей. Форя была неким подобием домового, но статусом пониже, что-то вроде подполовичного. Правда, я не особо знаком с их табелем о рангах, сложно говорить наверняка.
Когда сели за стол, неловкая пауза, возникшая после беседы с филином, все не проходила.
– Вы так и живете одна в таком большом доме? – начал я, всматриваясь в выразительные большие глаза.
Даже если бы она не имела других приятных черт, можно влюбиться в эти ясные очи.
Она криво улыбнулась, отхлебнула чай и стала рассказывать:
– Я всегда жила на съемных квартирах, то там комнатка, то тут комнатка, а когда нашла нормальную должность, то плюнула на все и взяла ипотеку. Специально купила большой дом подальше от городского шума, поближе к работе. Домик хорош. Правда, зимой приходится его долго прогревать, но зарабатываю хорошо, поэтому на газе не экономлю – котел почти никогда не выключаю. Люблю, когда тепло. А что касается одиночества, то было у меня несколько ухажеров. Не срослось. Они были никакие. Появится, исчезнет, в общем, свободное посещение. Как только узнавали, что я целительница, то сразу подтягивали кучу родственников полечиться задаром. Их словно полстраны. Нет, я не против помочь, если что-то серьезное, но когда они выздоравливали – ни здравствуйте, ни до свидания. Да и морду воротили, будто мы незнакомы, а раньше лечились в бесплатной поликлинике по записи. Достало. Был один кадр, все мне сцены устраивал: «Ты же ведьма, ты вообще должна всему миру, пока не сожгли». Я его выгнала. С тех пор одна. Два года уже. Надоело претензии слушать да сопли взрослым мужикам утирать. Магу вообще сложно ужиться с обычным человеком. Настолько они разные. Как зрячий и слепой с переломанным позвоночником.
Анна прижала к щеке свою большую стеклянную кружку с цветочками и уставилась потухшими глазами на конфеты, что были в салатнице.
