приходится уступать им и идти на компромисс; иначе он будет разговаривать на непонятном языке.
Ему приходится спускаться со своих высот в темные долины тех, с кем он говорит.
Но когда он говорит сам с собой, он может говорить на солнечных вершинах, без всяких компромиссов. Он может говорить именно то, что хочет сказать, ибо говорит он это самому себе, а не кому- нибудь; проблема непонимания не стоит. Монолог и диалог — два совершенно различных явления.
Один из самых заметных еврейских философов нашего века, Мартин Бубер, подарил мировой мысли идею о диалоге. По его мнению, диалог — это самое важное. Однако он, наверное, не знал, что у монолога есть высота, которой никогда не было ни у какого диалога. Поэтому, когда Заратустра говорит самому себе, слушайте внимательнее, так как он говорит из самого источника своего сердца — без всяких компромиссов, нимало не заботясь о том, поймут его или нет.
Он говорит самому себе, и это самые главные слова. Заратустра сказал в сердце своем:
'Я странник, неустанно восходящий на горы... Я не люблю равнин и, кажется, не могу долго оставаться на одном месте.
То, что он говорит, точно представляет глубочайшее внутреннее стремление людей. Все они — странники, хотя и не отважились странствовать и не осмелились взобраться на горы. Возможно, это одна из главных причин их несчастья: величайшее желание остается неисполненным; они привязаны к равнинам.
Их привязанность к равнинам имеет свои причины — так удобнее, комфортнее, это менее опасно, более спокойно. Но это расходится с сокровенным стремлением души. Душе хочется парить высоко в небе, она хочет отправиться в неведомые земли, скитаться по нехоженым путям. Она хочет взобраться на горы, на которых никто не бывал.
Это нечто изначально присущее человеку; это рождается вместе с человеком. Вы можете подавлять это, но тогда вы будете печальны, несчастны и всегда будете ощущать, что нечто упущено. Вы можете копить деньги, можете копить власть, можете добиться большого уважения, но внутри останется некая пустота, жаждущая звезд.
Человека, определенно, притягивает луна. В глубине каждый человек — сумасшедший (англ. lunatic). Слово lunatic, сумасшедший, произошло от слова 'луна'. Все хотят добраться до луны. Вопрос не в том, чтобы найти там что-то, вопрос в том, чтобы попасть туда. Счастье в самом путешествии — а не в цели.
Возможно, цель — не что иное, как предлог для странствия, поскольку, когда цель достигнута, человек немедленно начинает готовиться к новому путешествию, к новому странствию. Цель выполнила свое назначение. Все цели просто помогают вам постоянно двигаться.
Движение доставляет такую радость потому, что движение — это жизнь. Движение дает такой экстаз потому, что в тот момент, когда вы останавливаетесь, вы мертвы. Вы можете продолжать дышать, но это не значит жить. Движение приносит вам песни и танец.
Рабиндранат Тагор написал одно очень странное стихотворение. Это стихотворение чрезвычайно важно для понимания страннического духа человека. Рабиндранат говорит, что он ищет Бога... быть может, Бог — тоже высший предлог для странствия: наилучший предлог, ибо вы никогда не найдете Его, странствие будет продолжаться вечно. В этом красота Бога — Его можно искать, но невозможно найти; никто никогда не находил Его. Люди, отвергающие Бога, не осознают глубокой психологической основы, скрытой за этим вымыслом. Они не знают, что если вы отвергаете Бога, отвергаете рай, отрицаете посмертную жизнь, вы лишаете человека движения.
Если вы отрицаете существование души, если вы отвергаете сознание, если вы говорите, что сознание — всего лишь продукт материи, как говорят коммунисты...
Карл Маркс определяет сознание как побочный продукт материи, не больше. Неважно, прав он или нет; важно то, что если это принять, будут уничтожены все возможности для движения. Он отказывает вам в исследовании неизвестного и непознаваемого.
Рабиндранат говорит: 'Я искал Бога, и изредка мне удавалось видеть его далеко-далеко, подле звезды. Но пока я приближался к этой звезде, проходили жизни, и Бог перемещался куда-нибудь еще. И поиск продолжался...
Однажды я неожиданно оказался перед прекрасным дворцом, и золотыми буквами там было написано: 'Дом Богa'. Сначала меня охватила дрожь — оттого, что я наконец добился своего! — и я бросился вверх по многочисленным ступеням, ведущим к двери дворца.
Но когда я уже почти стучался в дверь, меня внезапно поразила одна мысль — моя рука застыла у двери — мысль, что если здесь действительно обитает Бог и Он откроет мне дверь, то мне конец. Моей единственной радостью был поиск, моей единственной радостью было искать Бога. Что бы я стал делать, встретив Его?'
Им овладел великий страх. Он снял башмаки и, взяв их в руки, стал спускаться по лестнице. Он боялся — хотя он и не постучал в дверь, Бог, услышав шаги, может открыть дверь и сказать: 'Куда ты? Я здесь'.
И тогда я побежал прочь от этого дома быстрее, чем бегал когда-либо. Теперь я снова ищу Бога. Я знаю, где Он живет, поэтому могу обходить это место и продолжать искать по всей вселенной. Поиск продолжается, мои приключения продолжаются, я постоянно взволнован, завтра полно смысла для меня — и я счастлив, зная, что даже случайно не могу попасть к Его дому. Я видел Его дом и также я увидел, что Он — просто предлог; мое истинное желание — исследование неведомого.
Бог был всего лишь словом, я никогда по-настоящему не задумывался о всех его значениях. Если бы вы действительно встретили Его, что бы вы сделали? Вы были бы в замешательстве. Что сказать? И ведь тогда нет никакого завтра, вы полностью остановились — ибо нет ничего за пределами Бога; Бог — само запредельное'.
Я очень люблю это небольшое стихотворение; это прозрение вглубь человеческого духа. Дух человека — не что иное, как стремление: стремление к неизвестному, стремление больше узнать, стремление к расширению, стремление исследовать белые пятна, нехоженые горы, нетронутые звезды.
И удовольствие — не в достижении, радость — в усилии, трудности, опасности. Когда вы прибыли, вам приходится искать новый предлог; иначе это будет ваша могила, это будет самоубийством.
Когда Заратустра говорит: Я странник, неустанно восходящий на горы, он говорит нечто обо всех вас. Он говорит о самом духе человека.
Я не люблю равнин и, кажется, не могу долго оставаться на одном месте.
И что бы ни сулила мне судьба, что бы ни пережил я, - жизнь моя будет вечным странствием и восхождением в горы.
Я не приму никакой иной судьбы, ибо любая другая судьба будет просто смертью. Я принимаю судьбу только если странствие и восхождение в горы — часть ее, если мое странствие бесконечно и новые горы, более высокие горы и далекие звезды еще открыты для меня.
В конце концов, человек живет только тем, что внутри него.
Если вы непрестанно ищете истину, Бога, ищете смысл... все это — разные слова, поскольку вы просто не можете постоянно искать ничто. Для этого нужно совершенно другое видение.
Если вы понимаете, что странствие само по себе есть цель, что нет цели, для которой существует странствие — все цели существуют только для странствия; странствие есть цель само по себе — тогда вам даже не нужно иметь целей. Вам не нужно волноваться о смысле, об истине, о Боге; вы можете продолжать поиск.
Но, возможно, это трудновато. И будет несколько странно, если кто-нибудь спросит вас:
