– Ну, ты прикинь, брат, какая коза-то! Ум-м! Ножки видал? А сиськи?
– Сиськи, кстати, не очень-то и большие.
– Много б ты понимал!
– Да уж побольше тебя-то.
Кочан угрожающе скривился:
– Прогори, поговори еще.
– Да ладно, братан, что нам из-за бабы ссориться? Не, я дело говорю! Какие гляделки у нее, а волосы? Ты у кого-нибудь из наших девок такие волосы видел? Вот и я не видел.
– Да уж, – ухмыльнувшись, согласно кивнул Кочан. – Таким козам только в кино сниматься.
– Вот мы из нее порноактрису и сделаем! А не сделаем – потом век жалеть буем, зуб даю!
– Достал ты со своим зубом!
– Ну, давай, заедем, глянем… Парень ее, ну, лох тот, механик, я видел – с обеда еще на рыбалку ушел, лепила – в город уехал. Одна она там, одна… лежит, скучает. А тут мы нарисуемся – вот увидишь, она даже и обрадуется!
– Ага… тебе обрадуешься.
– Ну, поехали, а? Вот, сколько уже у тебя девки не было?
Кочан хмыкнул и, сбавив скорость, свернул к станице.
– Уговорил, красноречивый.
– О! Наконец-то!
– Только вот машина у нас больно приметная.
– Так мы без машины, – Гриша азартно потер ладони. – Эх, как я ее разложу! Заявимся, зацепимся языками… дело сделаем, а потом… Она ведь нас не знает. Мало ли кто приходил? Иди, жалуйся. Аркадьич что всегда говорил – не пойман, не вор!
– Она-то да – нас не знает, – останавливаясь на тихой и безлюдной улочке, задумчиво произнес Кочан. – А вот тетка Глафира, грымза старая, – вполне. Из ФАПа, между прочим, весь двор видать.
– А зачем нам со двора-то входить? С другой стороны в барак в окошко влезем… там же где-нибудь красулю и примостим. Кричи – никто не услышит. Пустырь опять же! Кусты.
Кочан почесал за ухом и неожиданно улыбнулся:
– Ишь ты! А у тебя, Гриша, оказывается, котелок иногда варит.
– А то!
– Жаль только, что редко.
«Быки», они «быки» и есть, особых раздумий никто никогда от них и не требовал, и жили они всегда по одному принципу – «захотел – сделал», а дальше и трава не расти. А уж в данном конкретном-то случае деваха, можно сказать, сама в руки шла, без всякого риска. Чего бы и не попользоваться? Лохи они, что ли, случай такой упускать?
Сказано – сделано. Бросив джип под старым тополем, братки быстро пошли к пустырю, простиравшемуся сразу же за бараком. Пробрались, поцарапались о колючие кусты, однако даже не выругались – все тяготы переносили стойко, недаром говорят – охота пуще неволи. Денек жаркий выдался, безлюдный, да и так – по пустырю-то никто зря не шастал. Что там и делать-то?
Никем не замеченные, «бычки» подошли к бараку и, оторвав от дальнего заколоченного окна доски, поддели ножом раму.
Нахмурив кустистые брови, жрец Влекумер тяжело оперся о посох.
– Я ведь за тобой пришел, князь Радомир. Как сильно плохо стало – народ про меня и вспомнил, а как же!
– Что ты говоришь? – недоверчиво скривил губы Рад. – Зачем во сне-то являлся?
– Объяснить все хотел, – волхв, как показалось молодому человеку, злорадно ухмыльнулся. – В этом мире вы не жильцы, ни ты, ни супруга твоя. Ни тот… Ты знаешь, о ком я.
– И откуда ты все ведаешь? Влекумер горделиво расправил плечи:
– На то я и навий! Душа Радомира, древнего богатыря, в тебя, пришельца, вселилась… И ты сам Радомиром стал. А тот, которым ты был, он остался в этом мире.
– Туманно говоришь, волхв! – карие глаза Родиона вспыхнули гневом.
– Как уж могу, – потупился жрец. – Народ меня за тобой не от хорошей жизни послал. Гунны принесли черную смерть на нашу землю. Страшную смерть, князь. Люди гниют заживо, умирают. Целые селенья уже мертвы, и наши, и готские. Кто может – спасается в лесах, чужаков убивают, ибо от человека к человеку передается смерть лютая.
– Так-так, – присаживаясь на старый пень, задумчиво произнес Радомир. – И чем могу помочь я?
