знают. Все же остальные, особенно – Келагастовы… Вот кого в первую очередь подозревать!
Всех девок так до вечера опросить и не удалось, кто где были. Одни на лугах, сено последнее добирали, другие по ягоды в лес ушли, третьи – на дальние выпасы.
Что ж, кое от кого кое-какую информацию князю получить удалось. И довольно интересная картина вырисовывалась: у одной девы, Очены – из-за разного цвета очей так вот прозванной – дружок неожиданный высветился. Из гостей дружок, вьюнош с длинными серебристыми локонами. Девки-то его сразу заприметили – парень ликом приятный, этакий красавец.
Даже то приметили, что родинка у него у левого уха была – ма-ахонькая такая. Надо же – чего только девки у парней не заметят?
– А когда, когда он появился-то? – об этом князь уже спрашивал Гостославу. Та, конечно, не помнила, еще бы… Нашел, кого спрашивать. Подружек ее надобно было теребить, подружек.
Потеребил и их, всех… да, пожалуй, что и всех. Одной – Светозаре-Заринке – уж до чего тот парнишка понравился, что с Оченой рядком за столом сидел, аж почти что до визга… Ну, до визга, конечно, не дошло дело – дева все ж в княжьем шатре сидела, а не на гулянки-целованки пришла, однако же – томление Заринка испытывала недюжинное, видное, как говорил страшина Дормидонт Кондратьевич, «наполовину вооруженным взглядом». Это он так очки свои прозывал. Заринка же о другом думала: о смазливом, с длинными серебристыми локонами, парне. Ох, как он ей понравился, прямо за душу взял, не хуже, чем подружку-соперницу Очену.
– Славный вьюнош, славный, такой красивенький, ах, – без тени смущения, совсем по-простецки, поведала князю Заринка – девушка, между прочим, тоже вся при всем: сероглазенькая, с темными, заплетенными в толстые косы, волосами.
– Я б и на ярилках с ним бы пошла, отбила бы у Очены – то-то тетеря пока бы расчухала – да жаль вот, не заприметила парня вовремя…
А вот это уже Рада сильно заинтересовало:
– Вовремя, говоришь, не приметила? А когда приметила?
– А как он только явился, так сразу же и приметила. Да он уже к Очене пошел – она там, у дальних кусточков, стояла, где к болоту тропа. И как отрок сей с той сторонушки появился – до сих пор в толк взять не могу!
А вот это уже близко! Совсем-совсем близехонько снаряды легли. Развивать успех надо!
Впрочем, Заринка уже, кажется, все что могла, рассказала, поведала. Дальше бред девчачий слушать – зря время терять. Оченку! Оченку сюда, пред княжьи очи!
А Оченки-то и не дозвались, как не искали. Девка-то, краса разноглазая, словно в воду канула. Говорят, по ягоды в лес ходила… да потом куда-то в луга пошла. Так, бочком-бочком – и отстала. Может, медведь ее на лугу задрал? Там малинник рядом, овсы старые – медведи такие места любят.
Медведь? Хм… Если только тот, что на двух ногах и со светлыми локонами. Что же он, девку-то – того? На тот свет спровадил? Зачем? За то, что случайно что-то узнала? Может быть, так. А может – и нет. Люди этой эпохи сильно отличались от современников Родиона – иначе говорили, иначе мыслили и воспринимали окружающий мир совершенно по-другому.
Покинув шатер, Радомир заглянул на двор Истра, позвал.
– Заходи в дом, брате, – любезно пригласил юноша. – Жена рада будет и я.
Князь покачал головой:
– Позже. Скажи-ка, братец, а где у Келагастовых капище было?
Подъехав к реке, Рад и его воины – с дюжину крепких парней – спешились, отпустив лошадей пастись, и князь невольно залюбовался окружающим видом – серебряной лентой реки с черным, далеко выступающим, мысом, окруженным круглыми, поросшими голубоватым мхом, валунами. Луг с бурой травой, за ним – лесочек. Редколесье – вязы, дубки, осина. На мысу одиноко клонила к воде желтые ветви береза, видимо, очень старая – высокая, с кряжистым толстым стволом. Красивое место.
– Вот здесь, князь, – подойдя, тихо промолвил один из воинов. – Келагастовы здесь требы творили – на мысу. Велесу-богу жертвы в воду кидали, Сварожичам.
– Вижу, – внимательно смотря по сторонам, Радомир обошел березу, спустился к реке… и замер. В воде, меж валунами, что-то блеснуло… довольно-таки глубоко.
Князь быстро обернулся и махнул рукой:
– А ну-ка!
Двое парней, подбежав, живо скинули одежку, нырнули…
– Вот, княже!
