– А если за серебряху?
– За нашу? – юнец презрительно сплюнул. – Ну, уж нет. Кому она нужна-то?
Князь дернул плечом:
– Не за вашу. За полновесный ромейский денарий… даже за два.
– Согласен!
– А вот задатка тебе не будет, учти. Оплата – только после встречи. Да! Точно купчина этот пойдет в Дакию?
– Вот те крест! – кинув шапку в снег, истово побожился мальчишка. – Каждый год ходит. Если что, где тебя найти, господине?
– Постоялый двор Афтая Гунские Очи знаешь?
– Х-ха!
Радомир еще походил по площади, заглянул в харчевни, посидел, поболтал с завсегдатаями, довольно-таки малочисленными.
– Умирают люди, – угрюмо поведал один из кабатчиков. – Дошла и до нас черная смерть… да и не уходила. А купца Хаима бен Заргазу я знаю. Да, он как раз в это время в Миклагард ходит. Каждый год.
– И в этот раз пойдет?
– А чего ж нет-то? По зиме у ромеев наших товаров мало – выгодно можно продать. Вот бен Заргаза и ходит. Караван у него большой – до сотни саней-возов набирается, да и охрана хорошая, на воинах не экономит. Тем более, шайки, лиходеи лесные, они ведь в теплые времена промышляют, а на зиму в города подаются… вот к нам, например.
Саргану молодой человек в этот день так и не дождался, едва успел пообедать с Хильдой, как явился тот самый воришка. Шапку сняв, поклонился с порога заявил:
– Явился купец бен Заргаза! Готовь, господин, денарии.
– Сначала проводи.
– За тем и пришел, господине.
На встречу князь взял с собой дюжину воинов, причем полдюжины сопровождали его непосредственно, остальные же шли чуть позади, недалече, но и не близехонько, вроде как совершенно посторонние люди. Мало ли, кто тут бродил, прогуливался?
В городе явно царила тревога, над крышами стелился дым – где-то что-то горело, на грязных улочках и площадях собиравшиеся кучками прохожие вполголоса обсуждали, кто кого поджег, кто кому будет мстить и как это всем выйдет боком.
Князь краем уха прислушивался.
– Слыхали, Вальдинг велел своим парням поджечь греков?
– Правильно сделал! Давно пора – там полквартала в лихорадке трясется, а остальные вот-вот заболеют, помрут.
– Да у греков-то еще ничего, а что у южных ворот делается!
– Что?
– Да ничего. И нет там уже никого, окромя трупов гниющих.
– А вы дом Харнстага Старого видели? Ну, из него и смрад. Тоже, верно, вымерли все, всем родом… Похоронить бы, однако же – кому надо? Всякому своя жизнь дорога.
– Всякому… ох, что же со всеми нами будет?
– Огонь, огонь от смерти спасет! Древнее могучее пламя.
– Огонь, может, и спасет. Только вот от него самого – как спасешься?
Ветер разносил дым, сильно пахло чем-то невыносимо гнусным и сладким – горелым человеческим мясом, что ли? Рядом со строящимся храмом, у греков, горело не очень-то сильно, больше дымило, видать, там уже потушили пожар, однако над южной окраиной вздымались к самому небу грозные языки пламени – и это было опасно. Опасно для всего Данпарстада, несмотря на разделяющие жилые кварталы рвы.
В городе пахло смертью. Она стелилась над крышами едким дымом пожарищ, гнилыми инфицированными трупами выглядывала из распахнутых дверей «длинных» готских домов, смеялась веселым лаем бродячих псов, таскавших по грязным улицам окровавленные внутренности умерших. Некому было хоронить, обычно вымирал весь род, сразу. И не было власти, способной организовать сопротивление страшной болезни, как-то ее ограничить, локализовать. Не было светской власти, не было и духовной – ариане-готы не признавали какой-либо церковной организации, считалось, что священники должны лишь молиться, а не заниматься мирскими делами.