свой загадочный узор, меняющийся как в калейдоскопе. Внизу им вторил песок, искрящийся, точно чешуя или блики на темной воде.
Ветер, снова загудев, толкнул Амина. Скрипнули песчинки, напомнив чей-то давно… очень давно слышанный голос…
Амин вздрогнул, тряхнул головой. Он… зачем он здесь? Он…
Пустыня звала. Мягко, нежно, как голос матери. Уговаривала остаться, махнуть на все и просто наслаждаться долгожданным покоем. Ведь он заслужил… Нет?
Песок заскрипел под ногами, и Амин словно очнулся. И тут же будто из-под земли перед ним возник шатер, заслонивший небо. Темный полог приглашающе распахнулся.
Юноша в последний раз оглянулся и решительно шагнул внутрь.
Здесь тоже не было темно. Скорее сумрачно. Не горела стоящая посреди циновки лампа, и хвала Аллат, потому что освещала бы она…
Амин непроизвольно прижал ладонь к губам и шагнул обратно. Чашечки и мисочки, расставленные по всем традициям бедуинов, оказались сервированы гниющими объедками. Заплесневевший шакр, мясо с копошащимися в нем червями, протухшая вонючая вода…
– Ас-саляму алейка, – раздался позади тихий голос.
Амин обернулся и с криком отшатнулся.
Сгорбленная старуха с интересом уставилась на него пустыми алыми глазницами. И, шагнув ближе, шумно принюхалась.
– Уа-алей… кум… ас-са… лям, – дрожащим голосом с трудом произнес юноша, упираясь спиной в «стенку» шатра.
Старуха уткнулась в его грудь крючковатым полуистлевшим носом и хрипло засмеялась.
– Чую, чую… живой дух… Сайеда тебя провожала?
– Что? – выдохнул Амин.
– Я слышу, – каркнула старуха. – Запах ее… слышу… Ну, говори, путник, зачем пришел?
– Я, – вздрогнул юноша. – Я… – и выпалил совсем не то, что собирался: – Накорми меня!
Старуха отступила.
– Уж готов для тебя пир, – улыбнулась беззубым ртом. – Присаживайся.
Амин сел. И с ужасом уставился на ближайшее к нему блюдо – человеческие пальцы. Тоже полуистлевшие.
– Сам захотел, – словно бы в насмешку заметила старуха.
Амин оглядел «стол», чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Взял дрожащими пальцами кусок гнилого хлеба и, морщась, закрыв глаза, откусил, убеждая себя, что это лучший пирог его кормилицы.
По вкусу хлеб именно им и был. Амин с ужасом выдохнул, поняв, что не заметил, как съел весь ломоть.
Старуха хмыкнула.
– Что ж, теперь ты готов. Иди.
– Ты должна проводить меня, – откашлялся юноша.
Старуха грузно поднялась.
– Я ничего тебе не должна, живой! Иди, пока навсегда здесь не остался.
Амин сжал кулаки, снова чувствуя, как скручивает живот. Выдохнул сквозь зубы. И поклонился до земли.
– Помогите мне. Прошу вас. Я не найду дорогу.
Старуха жутко ухмыльнулась, втянув крючковатым носом воздух.
Костлявые пальцы скелета сжали его руку.
– Ну что ж. Ты сам захотел. Идем.
Вышли они не в пустыню. Больше всего это напоминало город – город теней. Зыбкие стены вздрагивали, если Амин случайно их касался, пропадали. Такие же тени, их обитатели, тогда вглядывались в испуганного юношу. Некоторые шумно принюхивались. Но по большей части просто не замечали.
– Не бойся, – прошамкала старуха-проводница. – Для них ты свой. Сайеда об этом позаботилась. Ты пахнешь, как они. И выглядишь так же.
Амин посмотрел вниз и содрогнулся. Зеленоватая мазь, приготовленная Валидом, потеками собралась на груди, бедрах, коленях, локтях, подражая трупным пятнам.
Но уже не пахла.
– Внутри ты тоже изменился, – добавила старуха. – Когда вкусил нашу пищу. Теперь еда живых для тебя будет так же
