бутылочку хорошего бренди, посидят в тишине, а когда наскучит молчать – поговорят.
Когда прогремел взрыв, они были уже далеко.
Ушли бы еще дальше, если бы не это чучело!
– Эби! – Он в который раз дернул ее за руку, заставляя остановиться. – У меня голова болит!
– Догадываюсь. – Она вспомнила, как от души приложила тяжелой железякой человека, тогда не имевшего лица. – Только радоваться чему?
– Боль – это же чувство. Я чувствую – значит, я настоящий.
– Настоящий, да.
Однажды она к этому привыкнет. К его новой внешности. К новому голосу.
Просто нужно время.
– А еще мне холодно. Я помню, это так называется. Холод. Мурашки по коже. Или мушки?
– Мурашки. Пошли быстрее, заодно и согреемся.
– Пошли. А куда? Я теперь не знаю. Карты есть в голове, а компаса – нет. Но можно будет потом купить, да?
– Купим, – вздохнула она. – Как только деньгами разживемся, сразу купим. Голова сильно болит?
– Терпеть можно. И кровь почти не идет уже.
– Все равно тебе к доктору надо. Только… Стой.
Пересилив тревожное чувство, смесь страха и стыда, мешавшее ей смотреть на идущего рядом мужчину, Эби заставила себя осмотреть его с ног до головы. Вытащила скреплявшую узел галстука булавку, сняла запонки, взвесила на ладони и решила:
– В Освин надо. Знаю там пару скупщиков, которые за это нормальную цену дадут. А после доктора того найдем, что меня лечил, помнишь? Пусть твою голову зашьет.
Завернула драгоценности в платок и убрала в карман.
– Эби, может, не нужно? Освин – плохое место. А я теперь не такой сильный, чтобы тебя защитить.
– Сама защищусь. – Она достала из другого кармана револьвер и повертела им у него перед носом. – И тебя, если придется, защищу. Идем? Сверься со своими картами, куда нам, если там – восток. Видишь, небо уже светлеет. Как раз к утру притопаем.
– Ты… – Он посмотрел на нее, на оружие в ее руке и неуверенно передернул плечами. – Я не думал раньше, что ты… такая…
Ничего обидного Эби в его словах не услышала и какая «такая», уточнять не стала.
– Я разная, – сказала просто. – Была разная. Но теперь буду только такой, какой сама захочу.
– А мне ты такой понравишься?
– Не знаю. Поживем – увидим.
«Эдди и Фредди – друзья навек».
Адалинда осторожно, словно ее прикосновение могло стереть вырезанную на дереве надпись, коснулась неровных букв.
– Надо же, – прошептала удивленно. – Я думала, его давно срубили.
– Никогда! – отчеканил Фредерик. – Это дерево под моей личной охраной.
– Конечно. – Она фыркнула. – Ты не был тут с тех пор, как исчез, ни с кем не попрощавшись.
Сама она приезжала часто. Встречалась с бывшими учителями, гуляла по парку, обрывала фонарики физалиса, росшего у сторожки.
В этот раз приехала три дня назад.
Понадобилось почти две недели, чтобы отойти от событий той ночи, когда они с Роксэн едва не погибли. За это время Фредерик практически уладил все дела с Советом, сняв и с себя, и с Адалинды ложные обвинения, и она отделалась, что говорится, малой кровью: всего два дня допросов, пара сотен подписанных протоколов, расписок о неразглашении и расплывчатых обязательств. И все: она села в поезд и приехала сюда, к Лео.
А сегодня вдруг появился Фредди, повел ее в заброшенную часть парка, и они нашли свое дерево.
– Как там в столице? – начала она издалека.
– Дожди.
– А что Совет?
– Работает в полном составе. Сонти внезапно исцелился, на радость всем доброжелателям и теперь закручивает разболтавшиеся гайки.
