как осторожно ставил ногу, и чувствовала восхищение и возмущение одновременно. Восхищение тем, как он с такими ранами вытащил из горящего здания меня и выбрался сам. Возмущение относилось к тем, кто заставил его пройти через это. Они не имели права. Руки, как всегда, стоило подумать о Владе, сжались в кулаки.
Дмитрий читал электронные письма и хмурился.
– Знаешь, – я потянулась, – так нечестно. Ты всё ещё на больничном, ты должен лежать в постели, а я, надев фартук, варить куриный бульон.
– Считай, что уже выписался, – буркнул он, и что-то в его голосе заставило меня приподняться в тревожном ожидании. – Варанова подала на меня жалобу в корпус внутренних расследований.
– Почему? За что? – я села, коснувшись голыми ногами холодного пола – ковров у Станина дома не было.
– За неоказание помощи, – он обернулся. – Её муж умер от атаки блуждающего в присутствии псионника.
– А то, что он пытался тебя убить, не в счёт?
Я встала, его глаза пробежались от кончиков пальцев ног до груди, где и задержались. Очень хотелось завернуться в одеяло, но я сдержалась, главным образом видя его неприкрытое восхищение.
– Совершенно. Мы призваны защищать таких, как он, убийц, и личность жертвы значения не имеет. Предварительное слушание сегодня, через два часа. Наше отсутствие не препятствует рассмотрению дела. Предлагаю сходить, – губы изогнулись в улыбке, – но если ты хочешь надеть фартук… – он поманил меня пальцем.
И я пошла. Снова раздался сигнал входящего сообщения, но Демон не повернул головы к монитору. Мы извлекли урок из случившегося, отпущенное время в любой момент может закончиться, и тратить его попусту преступно.
Перед третьим конференц-залом было многолюдно, в коридоре толпились псионники, свидетели, пострадавшие: мрачная Авдотьевна и Ната с Бориславой. Взгляды, которыми меня одарили женщины, были далеки от дружелюбных. Первым вызвали Станина, оставив меня томиться в ожидании.
Подошедший Гош коснулся руки и сочувственно спросил:
– Ты как?
– Нормально, – я пожала плечами. – А ты? Эми? – на последнем имени голос дрогнул.
– Тоже в норме. Эми молчит, но и того, что наговорила Палия, хватит за глаза.
– Порфийя на самом деле преступница?
Имя, которое носила монашка в миру, упорно не желало ассоциироваться с тем, кого я знала в обители.
– И да, и нет, – парень отвёл меня в сторону. – Тридцать лет назад двое влюблённых студентов развлекались в душе. Парень поскользнулся и неудачно ударился виском. Девушка пропала. Её искали, но так и не нашли. Знаешь, что самое смешное?
– А в этом есть что-то смешное?
– Ну, – Гош смутился, – Ивантор Троев, так звали любовника, так и не вернулся. Иначе бы её и толстые стены не спасли.
– Что теперь с ними будет?
– Палия потребовала суда мёртвых, – он выдохнул. – Сколько ни уверяли её, что это бесполезно, ни в какую. Очень трудно смириться с тем, что потеряла тридцать лет жизни. А с Эми, – голос стал жёстким, – ничего не будет. Максимум – сошлют в Инатарские горы бункер охранять, будет в одной тюрьме с блуждающими сидеть. Псионниками, даже такими, не разбрасываются.
– Ты её больше не увидишь, – подошедший Илья приподнял меня и крепко обнял, совсем как в детстве.
Руки были перебинтованы от кончиков пальцев до локтей. Ими он растаскивал горящие доски, чтобы вытащить нас со Станиным. Повезло, что большей частью дом рухнул в противоположную сторону, а нас всего лишь накрыло обломками дощатой кухни-террасы, пристроенной позднее. Из-под брёвен сруба было бы некого вытаскивать, только трупы.
Из зала, где проходило слушание, вышел Дмитрий, на нем тут же скрестились взгляды всех ожидающих, любопытные, жадные, иногда злорадные.
– Сименов Гош, – вызвал следующего пристав.
Парень кивнул шефу и скрылся за двойными дверьми.
– Как там наши? – столичный специалист осторожно пожал протянутую руку и кивнул на зал. – Не зверствуют?
– Не больше, чем обычно, – ответил псионник.
– Какие люди! – раздалось из противоположного конца коридора.
К нам быстрым шагом приближался седой мужчина в очках, в широкой улыбке которого недоставало половины зубов. За ним шёл Адаис Петрович, в руках у него была раздутая от бумаг папка.
