обезопасить (относительно, конечно), ты сможешь видеть все поле боя и уточнять, кому, когда и как лучше… отвинчивать головы, а кого из наших нужно прикрыть. Кто-нибудь возражает?
Как выяснилось, возражала одна Хэйт… Но почему-то это никого не убедило.
На этом закончилась «здравая» часть беседы, снова перетекшей в хаотичный режим: ребятам нужно было «спустить пар». Озадаченная адептка даже не прислушивалась к дискуссии, она обдумывала рухнувшее на ее голову «назначение», впрочем, обдумывание больше смахивало на панику…
– Хэйт, – раздался шепот убивца. – Ты справишься. Больше скажу: никто другой не справится лучше. И… по поводу моей просьбы перед боем: куча кланов ищет «таланты», то есть игроков в свои ряды, и обладатели особых умений нарасхват. Я не думаю, что тебе приятно было бы получить ряд предложений после проигранного (а в этом я слабо сомневался) боя, только по причине того, что у тебя есть такой скилл.
Она сощурилась.
– И как бы меня нашли? – тоже шепотом спросила она Рэя. – Не видны же на арене имена…
– Много ли игроков женского пола твоего уровня, с твоей внешностью, в таких же вещах и с таким же посохом? Ты не переодеваешься, переступая черту города, а клановые аналитики свой хлеб едят не за красивые глаза. В общем, считай меня параноиком, перестраховщиком, даже психом – не важно. Такие умения имеет смысл применять, когда они могут повлиять на исход боя – это мое скромное личное мнение; на арену же в случайном режиме, как правило, подают заявки полностью укомплектованные группы, так как идут они за победой. Я просто хотел, как лучше. А сейчас я опасаюсь, как бы нашей малой не аукнулось ее представление…
Хэйт очень медленно кивнула. Мотивы Рэя продолжали казаться ей странными, даже надуманными, но… Хотелось верить, что напарник взаправду действовал из лучших побуждений.
Ей вообще хотелось… Верить этим людям. Оркам, эльфам, гномам – едино. Потому что…
«Собственно, а почему?» – удивленно спросила она себя. Ответа не было.
Хэйт не досидела до конца «переговоров». На нее, что называется, «накатило» вдохновение, требуя немедленного воплощения «разношерстных» порывов на холсте.
…В Розвейге, который посещали они по одному из этапов квеста с Талисманом, она приметила забавную скульптурную композицию: огромный хищный зверь из семейства кошачьих… на котором расселось, словно на деревце, дюжины три пичуг. Композиция называлась «Доверие».
На этот раз она пошла дальше, чем написание того, что было перед нею. Хэйт «оживила» и хищника, и пташек. Вместо холодного мраморного великолепия на картине можно было увидеть гибкое серовато-коричневое тело пумы с подпалинами, почти что вылитой копии «земного» оригинала; птички же вышли из-под кисти девушки немного абстрактными. Яркие, немного «размытые», невероятных расцветок… И это странное в высшей степени сочетание между зверем, который, казалось, сейчас обнажит клыки в хищном оскале, и колоритные птичками, написанные в манере, беспечной до небрежности, давало невероятный эффект.
Хэйт, закончив работу над холстом, сделала шаг назад, любуясь созданным чудом; ее версия «Доверия» отличалась от «натуры», но делало ли это картину хуже? Нет, и с этим мог бы поспорить только человек с черствым сердцем…
Девушка улыбнулась, поднесла руку к холсту, почти дотронулась до него… Почти – потому что краски (к этому она привыкла в мире реальном) сразу не просыхали, должно было пройти не меньше суток с момента нанесения последнего штриха. В «Восхождении», правда, ускорялся процесс банальнейшим способом: достаточно было поместить написанную картину в инвентарь. От «почти прикосновения» Хэйт показалось, что пальцы ощутили тепло, а еще… одна из пичуг (желтенькая, с зеленой грудкой) будто бы махнула ей крылом…
– Глюк! – хорошенько проморгавшись, высказала Хэйт, подразумевая вовсе не австрийского композитора…
– Простите? – вежливо спросили за ее спиной, заставив девушку вздрогнуть от неожиданности. – Я подошел, чтобы признаться, что восхищен вашей картиной. Вы поставите на ней авторскую печать?
Адептка развернулась, оглядела с головы до пят подошедшего. Вид у него был настолько невзрачный, что даже красный, как томат, берет, надвинутый на правый глаз, только подчеркивал эту невзрачность. Но похвала звучала искренне, а про какую-то печать Хэйт слышала впервые.
– Что-что? – заинтересованно переспросила она.
Но «беретик» не пожелал вдаваться в разъяснения, направив девушку в Гильдию художников. «Там же одни НПЦ?» – удивленно подумала она, но ее отвлекли: купить картину захотели на этот раз сразу несколько человек, спонтанно организовался