Восемьдесят тысяч жителей города, в котором ежедневно совершается столько убийств. Где же хоть один смельчак, способный быстро взмахнуть ножом и до конца жизни наслаждаться богатством?
Бычара сидел, покачиваясь, на краю импровизированной плахи, иногда выкрикивая что-то неразборчивое. После нескольких дней запоя он стал равнодушным ко всему.
А на трибуне D Темные маги тратили огромное количество Силы, чтобы подпитывать ею ничего не понимающих, впервые попавших в Сумрак новичков.
– Вот, значит, как, мои друзья и гости, – понизил голос Завулон, и теперь в нем появились раздраженные нотки, – делать нечего: придется нам оставаться здесь, пока не найдется доброволец.
Громкий вздох пронесся по трибунам, и тут же тысячи голосов закричали взволнованно, тысячи голов повернулись в сторону сектора А, где находились VIP-ложи: по широкой лестнице быстро спускалась одинокая фигура.
– Вызвался кто-то… нашелся один… кто это? Кто? Дайте бинокль!
Лишь когда он оказался на сцене, обитатели VIP-ложи поняли – это Скиф. Светлый дозорный вырвал из руки клоуна Тима микрофон, склонился над Бычарой и приобнял его за плечо.
На трибуны пала тишина.
– Никто тебя не убьет, – разнесся над стадионом усталый голос Скифа, – все, баста!
Завулон повернул каменное лицо к Гантраму:
– Не ты ли должен был лично его сторожить?
Немец хотел что-то ответить, но не смог. Он был похож на трясущуюся, плохо выбритую квашню.
– Она полюбит тебя, твоя Спичка, – сказал Скиф, и весь стадион услышал его слова. – Для этого даже не придется умирать. Нужно сделать нечто куда более трудное – стать человеком.
– Ты веришь в это? – дрожа, всхлипнул Бычара. – Знаешь, я ведь как хлебный мякиш.
– Будет очень тяжело. Но я тебе помогу. Идем.
Несчастный панк кивнул.
Скиф взял его за руку, словно ребенка, затем нашел за сценой полумертвую от ужаса Спичку и в тишине вывел обоих со стадиона.
Никто из Темных не решился заступить им дорогу.
Глава 8
Когда рабочие закончили копать яму, небо над кладбищем затянули облака, и пошел мелкий дождь. Рассевшиеся на деревьях вороны долго хрипло переругивались, затем сорвались и стаей улетели куда-то к свинцовому горизонту – туда, где гудела за лесом автомобильная трасса. Ветер задумчиво играл грязными пластмассовыми цветами на могилах. Бригадир перекрестился, шепотом выругался на землекопов; те проворно поставили гроб на веревки и без долгих церемоний опустили на дно ямы, где плескалась жирная глиняная каша.
Проводить Книжника в последний путь собрались всего пять человек. Какие-то очень дальние родственники и соседи. Глупо было надеяться, что Нелли придет на похороны, но я, конечно же, надеялся – и она, конечно же, не пришла. Где бы ни была сейчас Нелли – она была далеко отсюда.
На меня косились. Подошел смутно знакомый человек с красным лицом и брежневскими бровями (сосед дядя Кеша, вспомнил я):
– Мужчина… у вас не найдется рублей двадцать? На помин души усопшего…
Он пытливо всматривался в мое лицо, словно пытался вспомнить, где меня видел. Я протянул ему несколько купюр.
– Благодарствую.
И дядя Кеша торопливо отошел в сторонку, как будто боялся, что я передумаю и потребую вернуть деньги.
Я постоял еще немного, глядя, как ржавая земля летит с лопат в яму. Влажные рассыпчатые комья с грохотом покрывали маленький, словно бы детский гроб; горка грунта быстро перемещалась в яму, навсегда скрывая то, что осталось от некогда могучего Иного. Меня не покидало ощущение, что вместе с Книжником я хороню и свою прошлую жизнь.
Прихрамывая, опираясь на палку, я неспешно пошел к выходу с кладбища, где меня ждало такси.
Сколько похорон было за эти дни… Погибших товарищей предавали земле в закрытых гробах, без лишнего шума. Все почести вполголоса, оглядываясь. Как жили сотрудники нашего маленького Дозора, так и умирали – тайно. Где-то на глубоких слоях Сумрака, куда уходят Иные после смерти, им не одиноко сейчас.
Нелли все-таки разыскала меня в то утро в нише под трибунами «Лужников». Не представляю, как ей удалось скрыться от
