Нелли нахмурилась:
– Надеюсь, до этого не дойдет.
– Потом верни. Он мне не принадлежит. И если будет совсем тяжело… брось мне Силы сколько не жалко.
– Хорошо. Вернешь потом в двойном размере.
– Ты удивительная девушка, – сказал я, глядя на нее с недоумением, – неужели тебе не интересно, откуда я взял такую древность и почему за мной охотятся оба Дозора?
– Матвей, дядя все рассказал мне. По-моему, это очень благородно, что ты рискуешь жизнью ради твоего отца.
Я замер на месте:
– Вы можете говорить с Книжником через Сумрак?
– В пределах дома – конечно.
– Логично… Что же, не будем терять времени.
Я сбегал умыться, потом сделал стакан сладкого чаю и быстро проглотил пару бутербродов. Не представляю, какой объем энергии может этот окаменевший палец вытянуть. Будем надеяться, у меня хватит Сил. Если нет – мой отец умрет. Возможно, я тоже.
Сначала я ничего не почувствовал. Перст лежал в моей ладони – холодный, твердый, словно мертвый кусок камня. В Сумраке древний артефакт виделся темным продолговатым пятном в пульсирующем алом лепестке ауры на моей ладони. Я не представлял, как он действует, но верил – к любому магическому инструменту можно в практической ситуации найти подход.
Я на миг приложил его к сердцу, как тот шумерский царь; бросил к нему мысленный посыл, короткий толчок: проснись – будто обращался к живому существу.
И Перст Энлиля дрогнул в ответ, принимая подаренную мной толику Силы.
У меня пересохло во рту: я видел, я чувствовал, как в моих ладонях оживает плоть давным-давно (многие тысячи лет назад) ушедшего в Сумрак Великого Светлого. Мир качнулся перед глазами.
Помоги, шевельнулись мои губы.
Перст Энлиля отчетливо дрогнул и повернулся в пространстве, словно стрелка компаса.
Я облизнул сухие губы. Окаменевший палец древнего Иного указывал вниз, во двор, где меня терпеливо поджидала погоня из «замка».
Поток Силы заструился сквозь мои пальцы, похожий на серебристые сверкающие нити в сером тумане.
На короткий миг я увидел себя со стороны: я полулежал на диване, сжав ладони; рядом, с интересом глядя на меня, сидела Нелли. Затем я почувствовал дуновение горячего ветра. Я никогда не бывал в пустыне, но почему-то сразу узнал ее: да, это вечная, тысячелетняя пустыня, здесь в тени пятьдесят градусов, а на солнце все семьдесят, как в печи. Здесь на раскаленных руинах древнего храма дремлют в песке пустынные гадюки с черными бусинками глаз, а если прислушаться – между стен еще звучит эхо слов мертвого языка, что когда-то решал судьбы этой части мира.
Потом наступила темнота.
Холодно. Так холодно.
Но сильнее холода – ненависть.
Я могу ждать вечно, пока ветер и солнце не разрушат эти огромные сияющие дома, выстроенные великанами.
Я привыкла к колючему холоду и липкой снежной каше под ногами, пусть они и мешают сосредоточиться на поиске.
Мне кажется – вот-вот я увижу его… найду наглого вора и вырву из плеч его руки, залью снег его кровью… но словно темное облако накрывает глаза на мгновение, и я снова жадно ищу, снова пытаюсь разглядеть его в гигантских каменных коробках, набитых людьми. Разглядеть и дать команду Малышу – взять, наказать, отобрать похищенное у Хозяина.
Ненависть сильнее холода!
Вчера он трусливо бежал от меня, но я не отставала, я видела далекий огонек впереди и кроваво-алый след плоти великого бога в Сумраке. Я почти догнала его… Он где-то здесь, он спрятался в одной из тысяч смрадных каменных нор, но я чувствую его запах, его страх, его отчаянную надежду. Ему не уйти отсюда никогда.
Хозяин будет гневаться, когда узнает, что я упустила его в «замке». Хозяин будет ласков со мной, когда узнает, как жестоко я
