доберусь до деревушки, где они квартируют, возникнут подозрения. Тут недалеко до нашего герцогства, и если на этой дороге слишком часто начнут пропадать люди, никакой полог не поможет, ни забвения, ни тайны. Это ведь не тракт — так, проселок. Придут светлые, посвященные, полные сил и праведного гнева. А мы все еще балансируем на кончике иглы, слишком мало нас, увы.
Стоит поостеречься. Но что-то ведь торопит, зовет, тянет домой. Свистнув волку, я присела на промерзший поваленный ствол и задумалась, вцепившись в теплый мех.
Пожалуй, стоит переночевать в том же гостевом доме, что и стражники, а потом вернуться. А патруль скорее всего поскачет дальше. Значит, в деревню… Уточнить маршрут паладинов и пойти в другую сторону.
Волк тихонько фыркнул в ухо, подталкивая меня к дороге.
— Ну-ну, на один день мы можем себе позволить задержаться…
Поправить дорожную сумку, одернуть теплую куртку, прислушаться. И снова под ногами мерно скрипит снежная пороша, постукивает посох, мелодично звякают колокольчики. То тут, то там, за канавой, подрагивают с шелестом веточки кустов, тронутые осторожным зверем, в глубине леса долбит звонкую древесину дятел.
Солнце клонится к закату, отдавая последнее тепло, ветер меняет направление и, овевая лицо, доносит до меня запахи жилья.
Деревня. Руана, названная в честь Золотой Руаны, темной богини, покровительницы гроз. Мертвой, преданной, почти забытой.
Три дюжины деревянных домов, гостевой в центре, на каменном фундаменте, оставшемся от святилища, разваленного ударами светлых мечей паладинов. Я всем телом чувствовала призрачный жар, слышала стоны и причитания последних посвященных, совсем молоденьких девиц, над телами павших защитников.
Добрести до стены, упереться горячим лбом.
Выпустить посох.
Крики, гарь, боль, насилие. Призраки хороводом закружились в сознании. Прикрыв загоревшиеся золотом глаза, замереть, вцепившись в дверной косяк сведенными судорогой пальцами. Дерево вмялось под ногтями.
Тише, тише…
Спите…
Придет еще время суда Равновесия…
Спите.
В себя меня привел хлопок двери и молодой голос:
— Все ли с вами в порядке, айе?
— Да-да… просто притомилась что-то… Есть у вас еще места свободные? А то зал-то полон, я слышу.
Развернувшись, перехватила тонкое запястье, осторожно погладила расшитый рукав. Провела по стилизованным молниям, оплетающим тонкую линию шва.
Мальчик шумно выдохнул:
— Для вас-то найдется, айе барда, да.
— Вот и хорошо, — следуя за ним в задымленное, прокуренное помещение, пробормотала я. — Травок заварите мне летних да чего поплотнее на ужин. Переночую, а потом снова в путь-дорогу, песни да истории собирать.
— Но перед сном-то вы нас порадуете, айе? — рыкнул знакомый уже голос. Старший страж встреченного патруля.
Рука-лопата легла на спину, меняя направление движения, и миг спустя приземлила на широкую скамью меж кольчужных боков.
— Что ж не дали подбросить-то? Нам не в тягость… — Какой-то не испорченный еще служением паладин.
— Не люблю лошадей.
И это истинная правда. И в мелочах себе попустительствовать не люблю, потом может боком выйти. Но пока голоса живых заглушают крики мертвых, я позволю себе поверить, что все будет хорошо.
— Так споете нам, барда?
— Спою, пресветлые господа, спою…
Вот только настроения нет что-то веселое играть, все больше на печальное да на дерзкое тянет.
Горечь побед и пепел выигравших…
Пусть будет баллада об осаде крепости Илластир, героическая и величественная в воспевании Света. Бард я или не бард, в
