Графитовых упертый как ба…
Исповедь нежити он не дослушал, все-таки растянулся на камнях, чтобы успокоить нарастающий пожар в груди. Давненько такого не испытывал, даже как-то отвык. В области сердца нещадно жгло и кололо, каждую вторую секунду омывая нервные окончания лавовой волной. Самое время пожалеть о том, что не умер. Ведь, судя по ощущениям, Сумеречную сейчас если не убивают, то точно насилуют, причем толпой. Проклятый Эррас Тиши сделал все, чтобы сигнал о покушении на ее честь девичью Гер чувствовал особенно сильно.
Многоликого от боли выгнуло дугой, не на шутку напугав теневую.
– Божечки мои! Хозь-зяин, прости-и-и-и-и! Прости-и-и-и-и! Й-я знать не знала, что ты так близко к сердцу…
– Кука. – Он хотел остановить поток ее излияний, объяснить причину, но не успел, получил очередной привет из преисподней. Задохнулся.
– Дя, честное слово! Если бы не знала, чего ради Могучий учений-я продлил, й-я бы никогда!.. – продолжила оправдываться бестия, вытаптывая круг на и без того пылающей пожаром груди. – Но если уж он сомневалсь-ся в твоей адекватности, то что думать мне…
За уши схватилась и потянула их вниз, застыла с вопрошающим взглядом, в котором не плескалось даже капельки вины.
– Чтоб его, – прохрипел метаморф, мысленно расчленяя на составные и грифона, и командира взвода, и куку без стыда и совести. В душе стало легче, в теле – нет. Вдохнул-выдохнул и, стараясь не скрипеть зубами, связался через браслет с безобразием, из-за очередной глупости которого чуть не погиб. Сквозь треск магического гида он ожидал услышать крики о помощи, стоны и слезы, просьбы не избивать, готовился отправить на помощь теневую или просить о подмоге Равэсса и Бруга, но, различив веселое щебетание: «Какой ты милый! Ласковый… Хорошенький!», – понял, никого посылать не будет, сам… убьет.
– Сумеречная! – взревел Герберт, на собственной шкуре ощутив «милоту» неизвестного. – Таррах тебе в глотку!
– Дао-дво? Ты почему орешь? Ночь, между прочим. – Она еще удивляется!
– И с кем ты ее проводишь? – Он с трудом расцепил зубы, дав знак теневой проверить девчонку. Но та с места не сдвинулась.
– Ни с кем, – отрезала поганка.
– Лжешь. Я собственной шкурой чувствую!
– Чего?! Ты в чем меня обвиняешь? – Секундное замешательство и возмущенное: – Я не нарушала условия пакта о НЕраздражении!
– В таком случае прямо скажи, чем ты там занимаешься, – потребовал метаморф, поднимаясь на ноги.
– Пытаюсь уснуть!
– Да? А в роли милого и ласкового у тебя подушка или одеяло? – сыронизировал Гер. Жар в его теле растворился без следа, покалывание сошло на нет. После лавовой волны остался лишь привкус металла во рту и звон в голове. Все-таки он хорошо ею о камни приложился.
– Нет… – шепчет некромантка доморощенная, – котенок.
– Таррах! Открути голову этому… котенку!
– Зачем? У тебя на них что, аллергия?! – и столько удивленного сожаления в голосе, что дурой назвать язык не поворачивается, а вот жалостливой идиоткой вполне. – Ой, я забыла!
Что именно забыла, она пояснять не стала, зато уверила, что метаморф более о животном не вспомнит. Точно дура!
Жаль, переместиться и оторвать головы обоим он не мог.
– Намина, мне плевать, что ты сейчас сделаешь, но чтобы этого кота в комнате не было. Поняла?
– Да.
– Исполняй. – Он отключился, поминая Тарраха и всех его приближенных. – Кука, – рыкнул так, что теневая не посмела напомнить о Симпатяшке, – проверь, что за тварь в ее спальне, и изолируй.
– Не могу, хозь-зяин, – пролепетала тварька, не отрывая опасливого взгляда от развилки пещеры. – Й-я тебь-бя сейчас не брошу.
– Это еще почему? – Разведчик потянулся, разминая мышцы, и замер, услышав тихий стрекот и настороженное: «Сейчас поймешь». Он и понял, в очередной раз прощаясь с жизнью. – Таррах… Могучий – редкостная мразь!
– Еще какай-я, – вздохнула лопоухая, – стоило мне похвастать знаний-ями На… – осеклась и быстро исправилась: – твоей подопечной, как он решил все перепроверить.
– Что?
