помогал ей делать карьеру…
– У нее был агент.
– Был. Мальчик, который занимался финансовой стороной. В театральных делах он ничего не смыслил. Нет, во всем, что касалось действия, Элиза слушалась меня. А я получал свой процент.
И не только в деньгах дело.
О режиссере Найджеле Найтли услышали после первой его постановки, да и как не услышать, когда ведущую партию взяла сама Элиза Деррингер?
– Правильно мыслишь, девочка. – Мистер Найтли погладил льва. – Мне стало не хватать закулисной игры. Я понял, что способен на большее. Элиза меня поддержала. Хотелось бы сказать, что она во всем и всегда меня поддерживала, но это было неправдой. Да, я ставил неплохие спектакли. Тогда самому казалось, что гениальные… увы, истина в том, что гениальными их делала Элиза. После ее… ухода, – он запнулся, тоже не желая произносить то самое слово, – я не поставил ничего, что заслуживало бы внимания…
Он крякнул.
– За упокой моей карьеры… режиссерской… агент из меня неплохой. И критик, говорят, отменный… не верю. Нельзя верить тому, что говорят. Льстят, сволочи. Кругом одни сволочи, дорогуша. И я не исключение.
Тельма хмыкнула: до этой простой истины она и сама дошла.
– Но ты ж не за воспоминаниями явилась… не за теми воспоминаниями… спрашивай.
– Почему вы меня бросили?
Не то. Этого вопроса не было в списке. Это день сегодняшний виноват. И холод. Виски, которое растеклось по крови.
– Гм… – мистер Найтли отставил стакан. Руки сцепил. Наклонился, вперился в Тельму взглядом. – Бросили… значит… я думал, что ты про Гаррета спросишь.
– И про него тоже.
У нее вообще множество вопросов накопилось.
– Видишь ли… с одной стороны, все просто, а с другой – запутанно. Начнем с того, что ты не была моим ребенком. Если честно, я вообще детей недолюбливаю. Хотя, конечно, для соплячки ты была довольно мила. Во всяком случае, не изводила никого капризами…
Наверное, это можно было счесть своего рода комплиментом.
– Смерть Элизы стала большой неожиданностью для всех нас. И неожиданностью, мягко говоря, неприятной. И дело отнюдь не в трагедии… о трагедии тогда я не думал. Что поделать, такая уж я эгоистичная сволочь. Меня куда больше интересовали уже подписанные контракты. Неустойки, которые придется платить. Или не платить, но тогда – судиться. Устные договоренности. Обязательства. Моя премьера, которая должна была состояться… нет, она состоялась, но сама понимаешь, без Элизы это был уже совсем иной спектакль.
Странно, не то чтобы Тельма никогда не думала о деньгах – думала, как думала о доме на Острове, о маминых драгоценностях, о картинах и скульптурах, которые, как она понимала теперь, стоили немало, – но не о сорванных контрактах.
Спектаклях, которые не состоялись.
Съемках, пробах и иных обязательствах.
– Особенно альвы нервы потрепали. «Блумс Корп». Первый подписанный контракт с человеческой женщиной. Новая линия косметики. И главное, что основные материалы были сданы. Так нет же, заявили, будто смерть Элизы наносит ущерб ее образу. Сволочи. Ты слышала такое?
Его возмущение не было наигранным!
– Ставит под удар всю компанию… потребовали выплатить неустойку… мы с ними два месяца бодались, а в результате они выплатили лишь пятую часть от суммы контракта. Дескать, остальное с радостью передадут прямым наследникам. Так что, Тельма, можешь попробовать.
Судиться с альвами?
Доказывать, что она, Тельма, прямая наследница великой Элизы Деррингер?
– Сто семьдесят пять тысяч, – мистер Найтли усмехнулся. – А доказать твое родство будет несложно. Контракты они подписывали кровью. Достаточно будет сравнить.
Сто семьдесят пять тысяч… запредельная сумма. Тельме и представить такую сложно, искушение велико. Бросить все, получить деньги, те, которые по закону принадлежат ей.
