никто не помнил, с чего к нему прицепилась кличка Лысый. Когда-то втайне от папы, но под чутким руководством дядюшки Кри Лысый Джо показывал мне, как взламывать замки шпилькой для волос.
Умение весьма пригодилось в Институте благородных девиц, когда меня каждую неделю запирали в чулане в назидание за дерзость.
В лавке царила непривычная пустота, хотя обычно в послеобеденные часы в торговой зале обязательно кто-нибудь толкался. На стене висел выдранный кусок из газетного листа с той самой злосчастной колонкой. При выходе на высоком круглом столике лежала пачка листовок-«молний» с большой гравюрой Жулиты. Так папа протестовал против несправедливого обвинения и говорил всему миру, что я не соврала.
Когда мы обнялись, я пробормотала отцу на ухо:
— Как ты разрешил дядюшке Кри притащить в лавку приятелей?
— Они сказали, что хотят тебя защищать, но распугали всех посетителей. Ты же знаешь, что болезни делают людей нервными.
Тут к нам подскочил сам Кри с куском затвердевшего бобового сыра, рассыпавшегося в руках белыми комочками.
— Давай, маленькая нима. — Он сунул мне угощение, имевшее весьма специфический вкус и запах, прямо под нос.
— Ой, ну, брось, Кри, — сморщилась я. — Никогда не понимала этой традиции.
— Давай-давай. Ты прошла посвящение.
Он заставил меня откусить толику пресного пахучего кушанья. С кислой миной я принялась пережевывать кусочек, напоминавший мне о тоскливых и страшных часах, проведенных в зловонной камере.
Вообще-то бобовый сыр часто использовали в готовке вместо мяса, но из-за того, что им кормили в тюрьмах арестантов, в народе его прозвали «сыром каторжников». Если человек возвращался из заключения, то родные всегда встречали его куском такого кушанья. Считалось, что, отведав его на воле, человек больше не попадал в застенок, что, безусловно, противоречило здравому смыслу.
Распугав абсолютно всех покупателей, приятели дядюшки Кри устроили из торговой залы игральный салон, а сам старый разбойник незаметно улизнул из лавки. Бандиты шумно резались в «двадцать одно», от их звучных голосов содрогался маленький особнячок.
Раздраженный беспрерывной руганью, отец делал вид, что изучает аптекарский альманах о прессовании морских водорослей в пилюли, а я варила густую похлебку из принесенного Кри бобового сыра. Вдруг разгульные охранники примолкли, по деревянному полу заскребли ножки стульев и снизу раздался испуганный возглас:
— Помогите!
Узнав голос Яна, мы с отцом удивленно переглянулись.
— Ката!! — В том, как бывший помощник позвал меня по имени, просквозил неподдельный ужас.
Пока лихие стражи не довели беднягу до приступа рвоты или глубокого обморока, я поскорее спустилась в аптечную лавку. С видом затравленного кролика Ян прислонялся спиной к входной двери и закрывался руками, видимо, предчувствуя оплеухи. Для устрашения Лысый Джо закатал рукава, демонстрируя вытатуированную русалку на волосатой руке, и вопросил грозным голосом с характерной хрипотцой:
— Ты газетчик?
— Я? — переспросил Ян, не понимая, какого от него ответа ждут, чтобы не оказаться побитым. — Да?
— Газетчик?! — взревел здоровяк.
— Нет? — пролепетал бедняга.
— Так да или нет?!
— А как лучше ответить?
— Лучше свалить отсюда, — цыкнул приятель Лысого Джо, сделав вид, будто собирается дать Яну затрещину, и тот вжал голову в плечи, как будто становясь ниже ростом.
— И что тут происходит? — скрестив руки на груди, вымолвила я.
Выказывая редкую сплоченность, с видом нашкодивших гимназистов, пойманных на травле неказистого одноклассника, бандюги повернулись ко мне.
— Катарина, они меня убивают! — Не теряя времени, Ян сорвался с места и спрятался за моей спиной. Учитывая, что я едва доставала ему до подбородка, то со стороны наверняка выглядела маленькой отчаянной болонкой, защищавшей от стаи одичалых псов трусливого волкодава.
