Судебный заступник нехотя повернулся, и вдруг он изменился в лице.
— Это последний секретарь Каминского…
Мы все невольно обратили взоры к гравюре.
Если помощник был жив, то наверняка мог рассказать много любопытного из тех событий, что предшествовали пожару пятнадцатилетней давности.
Бывшего секретаря Густава Каминского мы отыскали в плохонькой счетной конторе, в пригороде Гнездича. Карета судебного заступника, остановившаяся перед деревянным крыльцом в захудалом дворе, выглядела неприлично дорогой на фоне здания с пыльным фасадом и вывеской «Судебный заступник задешево», приколоченной к узкому подоконнику на третьем этаже.
— Осторожно. — Кастан подал мне руку, когда я, придерживая длинную юбку, выходила из экипажа.
Внутри здания было темно и как будто тесно. Мы поднялись на третий этаж по деревянной лестнице с выхоженными ступенями и скользкими от сотен рук широкими перилами. В сумрачном коридоре пахло перегорелым табаком и гулял сквозняк от открытого окна, а чтобы рама не стучала, ее приперли камнем.
Счетная конторка представляла собой тесную комнатушку, где спина к спине притирались клерки. При нашем появлении в помещении воцарилась изумленная тишина, хотя секунду назад пространство заполнял треск счетных костяшек. В немой паузе мы таращились на усталых служащих, пытаясь отгадать нужного человека, но они выглядели на одно лицо, а мы — как разряженные попугаи с ярким оперением.
Из своего закутка на худеньких ножках выскочил кругленький, как мячик, хозяин счетной конторки. Признав в Кастане известного судебного заступника, он сложил белые ручки и подобострастно заглянул в глаза:
— Чем могу служить?
Мы не успели сказать о цели визита, как из-за обшарпанного стола в самом углу душной комнатушки поднялся худой человек в черных нарукавниках на замусоленной рубашке.
— Нима Агнесса? — вымолвил он дрожащими губами. Я оцепенела, а бывший секретарь Густава Каминского без сил рухнул обратно на стул.
— Видимо, это и есть Симон Коваль, — пробормотал Кастан мне на ухо…
Позже мы сидели за длинным столом в едальне самого низкого пошиба и старались через раз вдыхать отвратительный смрад гнилой еды. Наш новый знакомый с жадностью голодавшего седмицу человека поглощал капустную похлебку, от его предобморочного состояния не осталось и следа. Он причмокивал губами, чавкал, а когда еда закончилась, то подтер куском ржаной булки остатки.
Клерк покосился в мою сторону, достал из кармана замусоленный платок и интеллигентно промокнул губы. Однако нутро взяло верх, он не утерпел и смачно рыгнул. В этот момент я поймала себя на мысли, что, скорее всего, теперь седмицу не смогу думать о еде без содрогания.
— Значит, хотите узнать, что происходило перед пожаром у Каминских, — ковыряясь острой палочкой в зубах, проговорил Симон и насмешливо скривил губы. — Пятнадцать лет я ждал, когда кто-нибудь задаст мне этот вопрос. И вот вы здесь. Я счастливчик!
Он облокотился на стол и глянул на нас со злым весельем.
— Сколько вы мне дадите за вещь, которую я спрятал для Густава Каминского?
— Что за вещь? — тихо переспросила я.
— Шкатулка, из-за которой всю его семью убили и сожгли.
Внутренности завязались крепким узлом. Охваченная смешанными чувствами, я порывисто спрятала руки под столом и сжала в кулаки. С самого детства я приучила себя любить жизнь такой, какую мне даровали Святые Угодники. Несмотря ни на что, радоваться каждому дню, с трепетом открываться любой возможности. Но теперь я не могла избавиться от эгоистичной мысли, что меня обворовали.
— Думаете, что я вот так запросто возьму и выложу на стол все козыри?
Симон усмехнулся, воровато оглянулся через плечо, точно в темной зловонной едальне нас могли подслушивать, и поманил судебного заступника пальцем. Нагнувшись к торгашу, Кастан тихо уточнил:
— Сколько?
— Дай подумать…
На стол лег кошель. Похоже, торговаться судебный заступник не собирался.
