Помощь пришла, откуда не рассчитывали.
– Да что ж вы творите-то, православные?!
Едва не разнеся ворота, загоняя коней и людей, Ежи тоже поспел вовремя. А с ним и протопоп Аввакум. Который выбрался из возка – и вовсю пользовался преимуществами роста и голоса.
Особенно последнего. Чего уж там – отбитые бока болели безудержно, так что взвыть хотелось. И весьма нехристиански убить всех виновных.
– Царя убили мученической смертью, а вы его убийцу отстаиваете? Каина на царство хотите? Как же вам не совестно-то?!
Перебить протопопа не рискнул никто. А Аввакум медленно двигался к крыльцу, поддерживаемый под руки двумя царевнами. И – стыдил всех. И ведь действовало.
– И как вы можете, и что вы – глупее баранов, что вам первый Тараруй уши-то затоптал, и своей головой думать надобно, Русь и так плачет, а вы еще горя добавляете, а вам горе – супостатам радость, и царевич сейчас православных людей у нехристей отбивает, а вы его в спину ударить хотите…
Да, в толпе были и специально нанятые крикуны и подстрекатели. Но казаки уж больно нехорошо поглядывали по сторонам, пистоли явно были готовы к бою, а стать третьим никому не хотелось.
Толпа распалась на отдельные личности, не успев сформироваться в голодного хищного монстра. И жить этим личностям хотелось. Очень.
А Аввакум, дорвавшийся до народа, продолжал стыдить, проповедовать и отечески увещевать.
Софья, понимая, что она тут и даром не нужна, кивнула казакам.
– Тараруя в допросные подвалы, крикунов тоже.
А сама опустилась на колени рядом с Афанасием. М-да…
С таким здоровьем в политике не место, вон, губы синеватые, как бы инфаркт не хватил…
– Все в порядке. Лежите и не двигайтесь, сейчас вас перенесем в покои, будем лечить. Иначе дядя Воин мне в жизни не простит… Да, все хорошо. Бунт не состоится.
И перекрестилась. Выдохнула.
Сама бы тут улеглась, ей-ей…
Летела, как сумасшедшая, а ведь опоздай она, растерзай толпа Ордина-Нащокина… она бы в жизни себе не простила. Да и толпа…
Как тигр-людоед, эта зверюга становится по-настоящему опасна, отведав крови. Вот тогда могли и в Кремль ринуться, и Милославских повытаскивать, и Любаву растерзать…
Могли.
Не случилось – и ладно.
Пальцы девушки сжались на рукояти камчи.
– Они мне за это ответят, – поклялась она, еще не зная кто. – Кровью ответят, до последнего человека. Никому не спущу…
За неимением времени слуги переносили Афанасия в покои к самой Софье, звали Блюментроста, а сама Софья медленно шла по коридорам Кремля. И плеть так и была зажата в пальцах.
Алешка до осени не вернется.
Я здесь практически одна.
Я выстою. Богом клянусь – я справлюсь!
– Сонюшка!!!
Софья вздохнула и крепко обняла за плечи царицу. Та хоть и стояла на ногах, но видно было, что ее чем-то дурманным опоили. И сзади ее поддерживали Софьины девушки, серьезно глядя на царевну – ладно ли?
– Любавушка, ты в порядке? Володя как?
– Сонюшка, Алеша умер…
Софья, насколько могла, мягко отстранила царицу от себя.
– Я знаю, маленькая. Мне тоже плохо и больно.
– А… там что?
– Там все в порядке. Покричали и разошлись. – Софья даже попробовала улыбнуться. Получилось.
Правда, глаза оставались заледеневшими, но до того ли было сейчас вдовой царице?
– А…
