прорвалась сквозь вязкую вату:
– Егор… Егора ранили… ему больно… мне надо к нему…
– Здесь твой Егор, здесь, котенок, жив-здоров. Открой глазки, Ксенечка, моя хорошая.
– Бедняжка! – грустно прошелестел знакомый женский голос. – Столько напастей, и когда это только закончится…
– Капочка, вон Хмурый своей ненаглядной готов песни мурчать о вечной любви, а ты меня даже пожалеть не хочешь. Почеши хотя бы за ушком, любимая…
– Я тебя сейчас почешу… мухобойкой по наглым рыжим мордасам! – беззлобно отмахнулась женщина.
Я пыталась задать с десяток вопросов, но собственного голоса не слышала. И веки тяжелые, неподъемные. И спать очень хочется. Но еще больше – выбраться из опасного болота.
– Я так устала… Почему?.. – наконец-то сорвался с губ самый простой вопрос.
– Ксенечка, детка, просто мы твои косточки срастили, много сил ушло. И крови ты потеряла много. Снова. А организм еще с прошлого раза не окреп. Вот и тяжко тебе сейчас вдвойне…
Я вслушивалась в голос женщины, пытаясь понять смысл сказанного, но выходило плохо. Единственное, что меня встревожило и колокольным набатом зазвенело в голове: детка… женщина… Дальше понеслось: закон сильного, ошейник подчинения… Гелла, которая с вызовом и плотоядно рассматривала мужчин, эмоционально вычеркнув меня из состава конкуренток. Еще бы, слишком слабая и мелкая кошка не соперник. Я помнила ее чувства, прочла. Стоило мерзавке получить добро старейшины на бой, тут же перевела рысь в мертвецы.
– Он мой, – занервничала я. – Егор только мой… я выиграла… я сильная… достойная… мой.
– Тише, тише, любимая, – снова услышала я родной голос, наполненный нежностью и заботой. – Конечно я твой Егор, только твой, успокойся.
– У меня сейчас хвост отвалится! Хмурый, да ты нежничать умеешь. Не знал за тобой таких достоинств…
– Сава, достал уже, я сейчас тебя вместе с гипсом выкину в окно мозги проветрить! – глухо рыкнул у меня над ухом любимый.
Именно благодаря привычному звуку, в конце концов удалось вырваться из тумана и открыть глаза. Обозрела лежащего рядышком Егора с обнаженным торсом, со злостью уставившегося в сторону. Но стоило мне пошевелиться, он перевел взгляд на меня. И в выражении его лица, и в мгновенно потеплевших глазах появилась нежность и обеспокоенность:
– Лапушка моя, ты как?
Я выпятила нижнюю губу, шмыгнув носом от радости и облегчения. Старалась не заплакать, но слезы все равно побежали по щекам.
– Плохо, – всхлипнула я, – болит все тело, словно на меня шкаф упал.
– Так Гелла на тебе повалялась, кошка та драная… – весело напомнил Сава. – Половину ребер тебе переломала. Кожа на боках лохмотьями висела, вся в кровище, а челюсти у твоей рыси, как у крокодила, оказывается, – в голосе тигруши-балабола слышалось восхищение. – Вцепилась ей в глотку и не отпускала, сколько мы не отдирали. Пришлось…
– Да заткнись же ты, придурок, – заорал Егор. – Убирайся!
У него голос прорезался! Да еще какой… зычный. Неужели я слишком потрясенно и жалко выглядела, слушая новые подробности битвы двух кошек.
– Ой, прости, Ксень, не подумал я о нежной женской душе, – виновато буркнул Сава, подтвердив мое предположение. Тем не менее с места он, вроде, не двинулся.
– А ты, Савелий, вообще, редко думаешь, когда рот открываешь, – присоединилась к Хмурому Капитолина Федоровна.
– Не ругайте его, он добрый, хотел за меня рудники отдать, – заступилась я. – Ему тоже от барсов досталось.
Обвела пространство взглядом: спальня Егора. Мы с ним под толстым пуховым одеялом на черном шелковом белье лежим. Насколько позволяло собственное калечное состояние, с помощью Егора я поудобнее устроилась, оторвав голову от подушки. Выпростала руку и, приподняв одеяло, скосила вниз глаза: обнажена полностью, вернее, замотана бинтами, на моем ягуаре темные шелковые штаны, а на груди и боках тоже белоснежные повязки.
– О-о-о… все святые светлые, – выдохнула я с болью, вспомнив, как он грудью рвался на копья, чтобы пробиться ко мне…
– Не переживай, любимая. Не надо. Все хорошо. А это – ерунда, заживет быстро, – мягко, взволнованно начал успокаивать меня Егор, осторожно гладя по волосам.
Воспользовавшись улучшившимся обзором, я посмотрела в дальнюю часть комнаты. В кресле сидела Капитолина, скрестив красивые длинные ноги. А рыжий баламут полулежал на диване, положив огромные ноги на столик перед собой. Тоже в низко
