Спуск явно не предназначался для воинов в полном вооружении. Да и нужны ли вооруженные защитники на самой стене? А если все-таки нужны, то неужели они карабкались по этим проклятым ступенькам в этой перекрученной, бесконечной кишке?
И я уже в который раз пожалел о собственной глупости и непредусмотрительности. Ну что мне стоило обежать хоть всю верхнюю кромку стены? Что мне стоило везде осмотреть? Вдруг через сотню-две метров есть спуск удобнее? А то и вожделенный лифт? И что с того, что упорства мне и сил не занимать? Сразу вспомнилась нехорошая пословица: «Дураков работа любит, и дурак работе рад». Хорошо хоть, сообразил, что она меня не касается, сжал зубы и, задействовав только что упомянутое упорство, продолжил спуск.
Несмотря на головокружение, осознал, что лестница окончилась несколько ниже оставшегося снаружи леса. Я оказался в длинном подвале, из которого вели три выхода. Два – с торцов и один – на стенке, за которой находился город.
Тут уже не поленился, пробежал метров пятьсот вначале по тоннелям, протянувшимся под стеной. Ничего. Голо и сухо. Невзрачно. И бежать неудобно во весь рост, высота метр восемьдесят, при моих ста девяноста сантиметрах просто издевательство какое-то. Потому и не бегал далеко. Да и уверенность появилась откуда-то, что ничего, кроме винтовых, унылых лестниц, и не отыщется. А подземные солидные тоннели для «белых» людей скорей всего проходят глубже и начинаются в самых важных зданиях. В тех же дворцах, к примеру.
Потому и двинулся по внутреннему тоннелю, перпендикулярному к стене. Он резко, под наклоном пошел вверх и через сорок метров вывел меня к глухой с виду двери, сделанной из толстенных брусьев. Да еще и окованных полосками железа. Аккуратно присмотревшись к самой двери и глянув сквозь нее, понял две вещи: с той стороны дверь заперта на три массивных стальных запора, и древесина, хоть и выглядит окаменевшей, на самом деле давно превратилась в труху. Достаточно было пнуть преграду, как она рухнула, осыпаясь грудой пыли и кусками ржавого железа. Несколько полосок осталось висеть на петлях, один засов не упал, но пройти мне это не помешало.
Осматриваясь по сторонам, я вышел в холл городского здания. Вот там уже было на что посмотреть, и я уже частично понимал суть произошедшей здесь когда-то трагедии.
Живших здесь существ поразила некая эпидемия. Или скоротечный мор. Возможно, что именно зеленоватое мерцание стало причиной уничтожения всего живого. Но умирали горожане не сразу, а в течение нескольких часов. Потому что первых умерших их живые соплеменники еще как-то складывали у стен, накрывали саванами, возможно, что и хоронили где-то или кремировали. А вот последние тела самых стойких уже лежали где придется. Кто сбоку от двери, кто возле окна, а парочка – за столом, в последние минуты жизни эти двое еще пытались что-то писать в развернутых толстенных тетрадях.
Чудо, что рухнувшая от моего удара дверь не потревожила иные деревянные предметы мебели в холле. Те же лавки и стол оставались окаменевшими, но готовы были рассыпаться вместе с телами и почти почерневшими тетрадками. Так что я рядом со столом старался шумно не дышать, присматриваясь к еле видимым буквам. При желании можно было разобрать то, что не прикрывалось руками или головой. Буквы оказались для меня филькиной грамотой, но весьма похожей на иероглифы мира Габраччи. Вроде бы тот самый язык, похожий на «иранский», который прекрасно понимают «карапузы». Если они будут здесь, то обязательно прочтут эти строки, и нам станет понятно, что здесь случилось.
Да и сомнений не вызывало: в иных зданиях умирающие тоже умели писать. Так что причину своей гибели описали конкретно, оставляя предупреждения для потомков и гостей этого мира. Судя по всему, озверения, бешенства или страшной паники в своих рядах горожане не допустили. Даже предвидя свою собственную гибель, убирали умерших с улиц, напрочь закрывали наружные двери на засовы и последние крохи сил тратили не на бессмысленные стенания или попытки рвать на себе волосы, а для составления завещаний.
Подобное поведение вызывало законное уважение.
Ну и отдельного описания следовало удостоить самих жителей. Рост – не выше ста шестидесяти сантиметров. Одежды разнообразные по стилю, с виду тусклые, но, скорей всего, самых разных когда-то расцветок. Оружия не видно. Даже простых ножей в данном холле не заметил. Волосы сохранились почти у всех, хотя тоже, наверное, они рассыплются в пыль от прикосновения: наблюдалась вся цветовая гамма от блондинов до брюнетов. Но почти у всех мертвяков, что мужских, что женских, волосы имелись длинные и сильно вьющиеся.
На этом описания, пригодные для обычных людей, заканчивались. И как начать систематизировать увиденное, я понятия не имел. Хотя одно короткое слово, которое я уже применил в этом мире, так и напрашивалось в виде основной классификации: «пупс». Иначе говоря, все местные жители походили на игрушечных пупсов. Такие же дутые фигурки, пышные ручки и ножки, детские мордашки и довольно большие, словно игрушечные, глаза. И только присмотревшись, удавалось отличить старых особей от молодых по количеству морщинок на лицах, общей дряблости кожи и по явно седым прядям в волосах. Да с цветом кожи не удавалось
