— Может быть, не кажется? — шепнула я, но Эрвин услышал и замер на месте.
— Что же делать?
— А ты будто не помнишь, какой нынче праздник? — спросила я.
— Именно потому я и опасаюсь выйти из дому.
— Нечего бояться, — сказала я ему и обняла крепко-крепко, так, что хрустнули ребра. — Как вы, люди, говорите, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Иди, Эрвин, и позови братьев. Если кто-то и сумеет дозваться их сегодня до заката, то это только ты.
— Но как я это сделаю… без тебя? — беспомощно спросил он.
— Так же, как и прежде, — ответила я, хотя до смерти боялась выпустить его из рук, словно Эрвин сию секунду мог сделаться птицей и улететь неведомо куда, за тридевять морей…
Что там! Случись такое, я знала, я не отступилась бы, пока не отыскала бы его где угодно, в любом обличье!
— Эрвин, ты слышишь? — заглянул в гостиную Кристиан. Удивительно, я никогда не путала их с Вернером, чему всегда поражался даже Эрвин. — Лебеди кричат! Мы едем на побережье, ты с нами?
— Да, — ответил он, помолчав, и до боли сжал мои руки. — Я с вами. Прикажи оседлать коня и мне, я иду. Марлин…
— Я буду следом, — шепотом ответила я на невысказанный вопрос. — Но не торопитесь. До заката еще есть время.
Эрвин кивнул, потом, помедлив, поцеловал меня так, будто прощался навсегда, резко повернулся и вышел.
Что ж, если не удастся задуманное, так тому и быть, и встретятся однажды на закате сотканная из морской пены русалка и белоснежный лебедь…
Все приготовления давно были завершены, и я вышла следом за мужем, и успела еще увидеть, как мелькнули за поворотом всадники — четверо, они уехали без слуг.
В тревожно-багровом небе, сулившем не просто бурю, а что-то пострашнее давешнего шторма, с жалобными криками кружили птицы. Казалось, они не понимают, куда им лететь, не помнят пути, и теперь боятся остаться на этом берегу навсегда…
Когда я пришла на берег, она уже была там. И братья — все четверо — они смотрели в небо, которое звало их, манило, и они наверняка уже чувствовали, как расправляются за спиной сильные крылья, а ветер влечет за собою, и все еще живы, все рядом, можно окликнуть — Михаэль! Клаус! Андреас! — и получить ответ…
Она стояла на прибрежном камне, выбрав такой, который волны не обдавали бы пеной, и тоже смотрела в небеса.
— Вот ты и пришла, — произнесла она, наконец, когда я вдосталь налюбовалась ее спиной, и повернулась ко мне.
Я будто в зеркало погляделась — у нее было мое лицо, мои длинные золотистые волосы, стелющиеся по ветру, моя фигура, стройная и гибкая, но вовсе не хрупкая. Только глаза оказались чужими. У моря не бывает такого цвета — непроглядно-черного, непрозрачного, мертвого, — оно всегда изменчиво, и даже у штормовой темноты предостаточно оттенков.
Глаза феи были холоднее льда из умершего мира и чернее самой черной ночи. Обсидиан — и тот светлее.
— Да, пришла, — согласилась я, подходя ближе. Босые ноги стыли на мокром песке, а сердце замерзало в груди, но мне нужно было идти.
— Славно было играть с тобой, смелая русалка, — обронила фея. — Ты развлекла меня. Простые смертные давно мне наскучили, но ты…
Она едва заметно улыбнулась и повторила:
— Ты развлекла меня, а за это, пожалуй, я выполню одно твое желание.
Я открыла было рот, но она предостерегла:
— Не проси сохранить жизнь своему супругу и его родне. Тебя это вовсе не должно касаться — ты кровь от крови моря, ты пришла из него и уйдешь, чтобы стать морскою пеной. Оставь людям — человеческое, а мне… — она усмехнулась, показав мелкие острые зубы, — моё.
Воцарилась тишина, только ветер посвистывал в расставленных на просушку снастях и путал мне волосы.
— Хорошо, — сказала я. — Я знала, что мне не тягаться с тобою. Я всего лишь русалка, а ты… не знаю, что ты такое, но хорошо, что тебя интересуют лишь люди!
— А тебя будто нет? — шире улыбнулась она.
— Почти все юные русалки влюбляются в людей, — развела я руками, — и некоторым даже удается выйти на сушу, но… Земля слишком жестока. Я изведала это сполна. Должно быть, мне стоит благодарить все высшие силы, какие только существуют, за то, что я еще жива! Если мне удастся вернуться на дно морское, я до старости буду рассказывать малькам о том, как скверно на земле…
