– Ну что, Вихорка, умеешь конем править? Устраивайся поудобнее, да берись шуйцей[85] за повод.
Остальная свита на это только переглянулась, причем с хорошо скрываемой завистью. Опять Федька их обскакал! Хоть они и не знали, зачем их господин отбирает для себя худородных мальцов и юниц, но участвовать в этом все одно желали, как и во всех прочих делах и заботах государя-наследника. Потому как если не будут участвовать они, значит, найдется кто-нибудь другой, а пускать лишнего в тесный круг Малой свиты никому из родовитых юношей не хотелось. Самим места мало!!!
– Как тебя звать, девица?
– Хорошава…
Ойкнув, недавняя полонянка залилась испуганным румянцем, наверняка костеря себя разными словами за то, что назвалась языческим именем. А царевич, почитаемый многими чуть ли не за святого (а то и без всяких «чуть»), оглядев выпирающие сквозь тонкую и слегка подранную поневу стати рыжеволосой девицы, выразительно хмыкнул:
– Вижу, что хороша. Во Христе тебя как нарекли?
– Леонилой поп окрестил.
Те из девушек, что были поблизости, внимательно прислушивались к немудреной беседе, заодно расстреливая быстрыми взглядами привлекательное лицо родовитого ровесника и лица его свиты. Которая, в свою очередь, ласкала-ощупывала взглядами уже их самих, при этом ничуть не стесняясь обсуждать во весь голос свои предпочтения.
– Государь-наследник!
Идиллию молодых сердец разбил грубый голос вестового, поведавший всем, у кого были уши, сразу две важные вещи. Первая – среди полудюжины девиц стоял сам будущий правитель Московской Руси. А вторая заключалась в том, что царевича желал незамедлительно увидеть князь Михаил Иванович Воротынский, наставляющий первенца великого князя в сложном искусстве порубежной войны.
– Сейчас буду.
С непонятным сомнением оглядев цветущую румянцем Хорошаву, юный властитель покосился на Мстиславского и отбыл на зов пестуна. Вот только в этот раз княжич не успел – вперед него у девушки оказался Петр Горбатый-Шуйский, тут же принявшийся что- то нашептывать на розовое ушко.
– Петька.
Потомок суздальских князей лишь раздраженно дернул плечом, и не думая прекращать свое занятие. Уж он-то сразу понял, для чего царевичу фигуристая и вполне созревшая для плотских утех девица, и упускать свой шанс не собирался!..
– Петька, не лезь. Ее надобно…
– Вот я все и устрою. Сам! А кто не успел, тот опоздал!..
Видя, что Горбатый-Шуйский настроился на серьезную склоку, прирожденный дипломат Мстиславский тут же сдал назад, равнодушно пожав плечами. Кто он такой, чтобы указывать другим приятелям-соперникам на ошибки и мешать их совершать? С другой стороны, а как тут не ошибиться, если государь-наследник впервые так явственно заинтересовался женским полом?.. До того Димитрий Иванович отбирал себе из отбитого полона лишь сирот малого возраста… Хотя вроде бы у парочки мальчишек обнаружились более взрослые родичи? Впрочем, неважно. Перехватив сочувственный взгляд Адашева, княжич Мстиславский тонко улыбнулся, направляя коня вслед за своим господином и повелителем. А когда заинтригованный Тарх нагнал его и поехал стремя в стремя, тихонечко обронил – только-только и услышать тем, кто рядышком:
– А ты знаешь, Вихорка, что такое дурное рвение?
Сосредоточенно «управлявший» самым настоящим боевым жеребцом малыш вопроса даже и не услышал, до того был поглощен новыми впечатлениями и подаренным ножом. Однако Федор такому невниманию совсем и не огорчился:
– Это такая вещь, которая до добра никого не доводит…
Место, куда пригнали жалкие ошметки ногаев и самого Еналея Табан-мурзу, было ему очень хорошо знакомо. Ведь двенадцать лет назад именно рядом с деревенькой Судбищи[86] он в одночасье стал самым главным в своем племени – после того как прежнего вождя насадили на боевую рогатину. Конечно, новому мурзе пришлось позаботиться и о наследниках своего старшего брата… Но всех он не убил, нет. Как можно, родную-то кровь?
Щелк. Сш-шлеп!
– Стой, псы басурманские!
Поглядев на «погонщиков», с чьих плеток на землю падали тягучие капли свежей крови, племенной вождь не выдержал и тихо прошипел страшное богохульство. Ибо, в отличие от освобожденного ясыря, их гнали пешком и без малейшего милосердия, устилая
