графа, и бить, бить, бить, пока не останется ни сил, ни связных мыслей в голове.
Самум больше не приходил. Я старалась, распаляла себя, пытаясь вызвать бурю, надеясь, что с ее помощью избавлюсь от графа — не станет же он стражу звать, в самом деле! У него ведь тоже грех гордыни! Но ничего не получалось. Совсем ничего — только большие грустные глаза песчаных духов, свист ветра в барханах и виноватое позвякивание бубенцов.
Потом я увидела тренировочный зал Йарры и поняла, что до уровня Сиятельного гада не дорасту никогда. И заниматься в его личном филиале ада не стану, ибо жить хочу, а горящая смола, сюрикены, беспорядочно летящие стрелы и вооруженные реальным оружием фантомы этому отнюдь не способствуют.
В итоге я оккупировала один из пустующих залов в гостевом крыле.
Большая светлая комната с высокими окнами, зеркальная стена, гладкий камень пола, нагревающийся от солнечных лучей. Под моим чутким руководством слуги сняли тяжелую люстру и повесили на ее крюк мешок с песком, расставили макивары вдоль стен, принесли несколько матрасов — отрабатывать кувырки на них гораздо удобнее. И поваляться можно, да.
Стреляла я по-прежнему на плацу, работала на выносливость на полосе препятствий, бегала вместе с солдатами вокруг турнирного поля. Не совсем вместе, конечно. Они — кучкой, я сама по себе. Но иногда, обгоняя десяток новичков во второй или третий раз, я слышала их капитана:
— Вашу мать, ногами шевелите, балеринки ярмарочные!
И улыбалась.
А бой со степным варваром, назвавшим меня хозяйской девкой, закончился позорной ничьей. Я прыгала вокруг него, как собачонка вокруг слона, но пробить эту гору мышц так и не смогла. Я злилась, краснела, шипела ругательства, и точка равновесия, сланцевый столб караванной тропы моей пустыни, розовела, вихрилась алой мутью, будто в стакан упала капля крови. Но… варвар оказался умнее меня — сделал шаг назад и, бросив щит и деревянный меч, опустился на одно колено:
— Простите меня, маленькая госпожа.
Помню оглушающую тишину во дворе и шум собственной крови в ушах, колющую боль в отбитой об варвара ноге и склоненную мужскую голову с десятками косичек, свисающих почти до самой земли. И — собственную ладонь, когда я, неосознанно подражая Йарре, протянула варвару руку. А он, вместо того чтобы встать, поцеловал ее и прижал костяшками ко лбу:
— Мое имя Сэли, госпожа. Позвольте служить вам.
— …Ну и что ты с ним делать будешь, а? — бушевал под дверью ванной Тимар, пока я грелась в горячей воде, укрытой слоем душистой пены. — Зачем тебе этот гризли?
— Гризли — в горах, а он степняк. Значит — бизон, — сумничала я.
— Да хоть стрекозел! — рявкнул Тим. — Зачем?
— Чтобы был!
— Под спальней караул нести? Или блох из пантеры вычесывать? А как к этому граф отнесется, ты подумала?
— Нет… — притихла я.
Самое забавное, что «не подумала» я еще дважды, буквально на следующее утро, когда на поклон притащились избитые мной наемники — Кайн и Дирк. Это было настолько неожиданно, что я лишь ошалело кивнула, принимая их присягу. Магическую. Йарре такую только Тимар и Сибилл дали.
— Я же чуть не убила Кайна, Тим… Почему они хотят служить мне?
— А почему пес ластится к хозяину, несмотря на пинки и побои?
Не знаю. Никогда не понимала собачьей преданности. Верность — понимала. А глупую преданность…
Так и не придумав, чем занять своих «рыцарей», я отдала их под начало капитана стражи. Как и остальные солдаты, они участвовали в патрулировании дорог и охране замка, в рейдах по уничтожению нечисти и сопровождали гостей и торговцев. Вот только платила я им из своего кармана, и в дни ежемесячных расчетов ругала себя последними словами. Мысленно, само собой. Не признавать же вслух, что эта троица мне — как репьи на собачьем хвосте.
А вообще, знатная у меня свита получилась — горная пантера, степной варвар и два скудоумных головореза. И если от Сэли еще был толк — поставишь его за спиной, принимая гостей, и почтительность увеличивается сразу втрое, хотя, казалось бы, куда уж больше, — то от братьев-наемников был шум и время от времени драки в трактирах. Честно говоря, я была уверена, что граф их выгонит.
Прошел июль, и я наконец-то втиснула свою жизнь в прежнюю колею. Как в ссохшиеся сапоги — со скрипом, с кровавыми
