Селяниновичем, вооружённым мечом-кладенцом. Десятки тысяч гибли под копытами казацких коней, ещё больше – дезертировали или сдавались в плен батальонами и полками, переходя на сторону Белого движения. Казалось, победа была близка – в одном конном переходе, в одном трудном, но последнем усилии…
…не отпускали, но я решился на ультиматум, заявив и отцу Василию, и Антону Ивановичу: место офицера – в бою, и другой судьбы для себя не мыслю. Они понимали моё положение; тибетец лишь обнял меня и прошептал, что попросит своих идолов охранять мою персону. Но лучше, чем любовь Аси, ничто не могло уберечь меня в том сумасшедшем походе.
Её отца большевики долго мучили перед смертью: я увидел тело, уже посиневшее и облепленное сытыми зелёными мухами. Выколотые глаза, выдранные ноздри, многочисленные порезы штыками говорили о немыслимых страданиях, выпавших ему; были и иные страшные увечья, оскорбительные для воина и мужчины, – но о них я умолчу.
Я смотрел и не мог, не способен был вместить в себя понимания: КАК казачий полковник, прошедший ад трёх войн, награждённый шестью орденами, в том числе – тремя Георгиями, мог быть вот так зверски изорван – и кем?! Биться против японцев, немцев, австрияков, турок – чтобы в итоге погибнуть от рук своих же соотечественников, говорящих на том же русском языке – что может быть чудовищнее? «Соотчичи», как их называли наши великие предки, которым матери пели те же колыбельные песни, которые носили на груди те же православные кресты – когда и как превратились они в диких животных? Нет! Они были хуже зверей: хищник рвёт мясо жертвы не ради забавы и издевательства, а только лишь для пропитания. Волк не получает удовольствия от мучений обречённой косули. А эти нелюди – получают…
Моя тёща, супруга полковника, не выдержала горя и сгорела в три дня. Ася, ставшая в одночасье круглой сиротой, держалась; но это было ещё страшнее – лучше бы она рыдала по любимому отцу, чем вот так – пылала тёмным, сухим огнём, сжигавшим её изнутри. А ведь она была уже тяжела нашим сыном…
Я не сумел защитить любимую женщину от беды. Я мог только одно – пойти в Действующую армию и отомстить. Убить этих бешеных собак – не всех, так хотя бы некоторых.
Ася благословила меня, и никто не смел пресечь мою решимость…
…мои юнкера. Они становились настоящими бойцами, несмотря на юный возраст – мало кому исполнилось восемнадцать, а некоторые едва отметили шестнадцатилетие. Что ж, в грозовую эпоху дети быстро становятся взрослыми, а молодые – рано седеют…
…совсем маленький городок, стоящий среди болот и дремучих лесов. Мы прошли через самую топь (до сих пор не понимаю, как это удалось: иногда казалось, что то ли само Провидение, то ли местные древние духи вели меня, и я находил верный путь через трясину по наитию). Мой батальон неожиданно атаковал с тыла; красные бежали в одних подштанниках, побросав пулемёты и оставив на позициях две горные пушки. Древний городок под смешным названием «Добриш» встретил настороженно, и только «бывшие» ликовали – их осталось совсем немного. Оказывается, большевики первым делом арестовали всю городскую головку – купцов, уездных чиновников и конторщиков кожевенного завода, даже учителей реального училища! – и расстреляли всех. Нас встречали с хоругвями и хлебом-солью, но из всего церковного причта выжил лишь звонарь.
Тогда и произошло это странное событие: храмовый староста во время скромного торжества долго приглядывался ко мне и, наконец, решился спросить:
– Ваше благородие, вы изволите быть княжеских кровей?
– Отчего же? – искренне удивился я. – Мой прадед был пожалован дворянством, выслужившись из солдат, но князей у нас в роду никогда не было.
– Идёмте со мной, – таинственным шёпотом пригласил староста и привёл в старинную каменную церквушку, возведённую стараниями некоего легендарного князя Тимофея. Она была несколько раз перестроена, но одна стена сохранилась с незапамятных, чуть ли не домонгольских времён. На ней была изображена странная фреска: четыре фигуры – рыцарь с тамплиерскими знаками, татарского обличия мурза, широкоплечий парень продувной наружности.
Над всеми возвышался долговязый рыжий воин в княжеской шапке, ведущий на поводу коня фантастической масти – неизвестный художник не пожалел для него позолоты. Золотым же был выкрашен плащ красноволосого, и подпись гласила: «Солнечный Витязь».
– Посмотрите, ваше благородие, добришский князь Димитрий – вылитый вы, – торжественно объявил староста, – быть может, в истории вашей семьи имеется тайна?
Действительно, в рыжем князе угадывались фамильные черты Яриловых; мне показалось это случайным, необъяснимым совпадением.
