Слабый ветер колыхал полог белого царского шатра. Приносил запахи близкой осени: перезревших яблок, прелых листьев, хрустальной прозрачности воздуха.
Габдулле уже немало лет: внуки стали батырами, правнуки сказали первые слова. Осень приходит в жизнь мужчины неизбежно; уже не радует и даже раздражает яркая красота юных наложниц, щебечущих глупости и лгущих о любви; уже тихая нежность верной старшей жены дороже огненных вспышек редкой страсти…
Царь Великого Булгара задремал прямо во время совета сардаров, что с ним случалось всё чаще. Везирь остановил доклад командира башкирского алая, сделал знак. Военачальники встали и покинули шатёр, стараясь не шуметь.
Приснилось ему, как почти полвека тому назад ходил в Дешт-и Кипчак по просьбе хана Кончака, помогал ему в войне против урусов. И как хитрый Кончак, не желая ссориться с крященами, отпустил из плена князя урусов Игоря, соврав, что тот бежал. А брат князя Игоря остался у кыпчаков, влюбившись в половчанку…
Габдулла улыбался во сне, радуясь чужой юной глупости. Потом он видел, как отец доит рыжую кобылицу. Подаёт ему чашу и говорит: «Пей, сын. Это – белая кровь твоей родины, Великого Булгара».
Везирь потряс за плечо. Сказал виновато:
– Важные вести, царь. Бек города урусов Добриша просит о встрече.
Габдулла будто и не спал – встал легко, как в молодости. Омыл лицо родниковой водой из серебряной чаши. Вышел из шатра.
Русский князь царю сразу понравился. Димитрий, или Иджим по-булгарски, был высоким и красноволосым; большой лоб означал ум, твёрдые черты лица – волю, а ранние морщинки – совесть.
Крящен поклонился и заговорил; стоявший рядом плечистый беловолосый толмач перевёл:
– Пусть Всевышний продлит радость твоей многолетней жизни, каждое новое мгновение которой всё дороже.
Габдулла оценил мудрость этих слов и пригласил Димитрия в шатёр, велел принести угощения. Благосклонно принял скромные дары: серебро, меха и странную золотую пластину.
– Это – знак власти, пайцза монгольского тысячника Цырена, великий царь, – пояснил урус, – он вторгся в мои земли и был уничтожен. Тогда же я захватил в плен многих его воинов. Оказалось, что среди них – посольство к тебе, отправленное от военачальника монголов Субэдея-багатура. В нашей стране все знают о твоих неисчислимых достоинствах, царь Габдулла; поэтому я не стал убивать этих людей, а привёз к тебе, чтобы ты сам принял мудрое решение об их судьбе.
Вперёд вышел синеглазый мусульманин с орлиным носом и аккуратной бородой, подстриженной по сирийской моде. Он заговорил по-арабски со странным акцентом; впрочем, многие народы употребляют язык истинного Бога, и каждый вносит свои особенности.
– Волею Милосердного, я служу писарем и толмачом у туменбаши монгольских войск Субэдея. Он велел доставить тебе письмо, великий царь. Видит Пророк (мир ему), что сердце моё сжималось от гнева, глаза отказывались видеть, а руки дрожали, когда я писал гнусности под диктовку этого дикаря и язычника, лишь по попустительству Всемогущего одержавшего столько побед над разными народами, в том числе и правоверными. В мире исповедующих истинную веру известно, насколько ты праведен, Габдулла; как могуч Великий Булгар и как мудр его правитель. Поэтому я хотел сжечь поносное письмо и лишить себя жизни, чтобы избежать необходимости оскорбить тебя; но мудрый бек урусов Димитрий отговорил меня, объяснив: лишь истина угодна Богу, а ложь и незнание оскорбляют достойных. Поэтому я был обязан явиться к тебе, о Габдулла, верный слуга Пророка (мир ему) и исполнить свой горький долг, но избавь меня от греха и не вели читать вслух это послание, написанное не чернилами, но жидким дерьмом шайтана…
Хорь наклонился к Ярилову и прошептал:
