– И часто отвечал? – с ухмылкой спросил Берия.
– Отвечал всегда, просто по-разному получалось.
– А удар-то у тебя хороший.
– Учитель был хороший, – коротко ответил я.
– Я сам немного занимался, борьбой японской. Ты смотрю, тоже чего-то знаешь.
– Немного, – постарался ответить как можно скромнее я.
– Хорошо, потом как-нибудь об этом поговорим. Как ты себя чувствуешь? – во блин, вопросики подкидывает. Чего это вдруг заинтересовался?
– Хорошо, товарищ Берия, – я потер раненую ногу.
– Я уж подумал, ты нас покинуть решил, трое суток без сознания. Стали волноваться.
– Покинешь вас. Правда, что ли, целых три дня валялся? – удивленно уставившись на наркома, спросил я.
– Именно, что, не помнишь ничего? – Берия взял стул и уселся рядом.
– Помню, голова сильно болела. Дальше темнота, – я напряг мозг, пытаясь вспомнить что-то еще.
– Ясно! Ну и наворотил ты дел, «Внучок». Зачем же так со следователем? Ему теперь тоже лечиться придется.
– Лучше бы не пришлось, таких свиней – резать надо. Извините за грубость.
– Не зарывайся, – строго произнес нарком.
– Виноват, Лаврентий Павлович, – я опустил голову, чего-то и вправду разошелся, забыл, с кем говорю.
– Что, сильно перегнул?
– Не знаю, что считается перегибом, просто с людьми обращаться так не надо. Даже с виновными. Мы отличаемся от первобытных людей хотя бы разумом.
– Что у вас получилось, можешь рассказать?
– Олень он! На фронте бы попробовал так себя вести.
– Почему олень? – нахмурился было грозный нарком, но вдруг улыбнулся.
– Да просто показал он себя полным идиотом.
– Шутки будущего? Да, любят у вас следователей.
– Да причем здесь его профессия, человеком нужно быть. Ведь задал вопрос, хоть и дурацкий, на мой взгляд, я спокойно все ему изложил, не выступал, не борзел, даже не шутил. Или ему так приказали? – Теперь я с интересом уставился на Лаврентия Павловича.
– Что приказали? – не понимая меня, Берия сделал удивленное лицо.
Я рассказал Берии содержание допроса.
– Ну да, перегнул немного палку. Вообще-то, разговор должен был быть совсем о другом. Но, я думаю, он уже наказан, тобою.
– Товарищ Берия, мне что грозит?
– А что, чувствуешь вину?
– В том, что сбежал от Истомина, да. А больше, ну, за следака разве что.
– Сергей, ты не можешь успеть везде. Я понимаю твой порыв, даже Иосиф Виссарионович понимает. Но ты не сможешь помочь ВСЕМ! Это-то понятно?
– Да знаю я. Это и гложет постоянно. Но находясь рядом с ребятами, не могу сидеть и ждать, когда их всех убьют. Это они ничего не знают, а мне каково?
– Ты слишком сентиментален и самоуверен. Но это не плохо, те, с кем ты воевал плечом к плечу, готовы идти за тобой на край света, ну или по крайней мере в бой. Наши люди провели небольшое расследование. Ты всех зацепил своим оптимизмом. Люди, правда, тебя оценили, ты нужен им.
Я покраснел, блин, лучше бы ругался. Уж больно сладко заливает.
– Лаврентий Павлович, да чем я их зацепить-то мог? Ну, постреляли немного, парни гораздо больше нужного сделали, я просто был рядом.
– Сергей, мы знаем, где и кто был. Твои затеи, твоя самоотдача. Ты знаешь, что теперь на всем Ленинградском фронте люди даже с тяжелыми ранениями лезут в бой. И при этом отлично воюют! Лебедев, комдив 235-й, знаешь, чего сказал?
– Никак нет, а что?
– Предложил его дивизию после формирования тебе отдать, вместо него, говорит, справишься легко.
