километров – и это несмотря на отчаянные попытки.
Утром обнаружилось, что войско врага заметно поредело – турки поодиночке и небольшими отрядами покидали лагерь всю ночь. В принципе, шанс уйти у них был хороший – Померанский не считал нужным пускать кого-то на преследование. Напротив – особо горластые знатоки турецкого языка начали подъезжать и орать:
«Самые умные из вас уже ушли по домам, и мы не стали преследовать их. Идите домой и вы – или хотите умереть? Вас предали…»
Тема предательства повторялась и повторялась, и в лагере начали возникать стычки. Дисциплинированные воины пытались остановить их, но они нужны были ещё и для охраны границ обоза… А обоз этот постоянно атаковали русские кавалеристы, стараясь не столько убить, сколько просто замедлить продвижение.
И снова агитация:
«Большинство из вас – обычные крестьяне и горожане, взявшие в руки оружие, но зачем вы его взяли? Мы не нападаем на турецкие города, и вашим детям и жёнам ничего не угрожает. А погибни вы, кто позаботится о ваших детях? Возможно, они пойдут на невольничий рынок за долги… Кто ведёт вас в бой? Среди них нет ни одного полководца – только паши?, стремящиеся нажиться, пусть даже за каждую серебряную монету, опущенную в свой кошель, ему придётся погубить одного правоверного. Нас же ведёт Грифон, славный своими подвигами и бережно относящийся к солдатской жизни. Он не раз говорил, что турки – хорошие воины, но даже львы, возглавляемые баранами, не опасней овечьего стада…»
Отряды и отрядики уходили из турецкого войска, стычки между «верными» и «предателями» были постоянными. Беглецов Померанский демонстративно не преследовал, и даже несколько раз драгуны помогли им уйти, отбившись от «верных». К трём часам пополудни охранять обоз осталось около пятнадцати тысяч человек, и аншеф скомандовал атаку.
– Вырезать всех, – хладнокровно приказал он полковникам, – нужно показать, что мы не трогаем тех, кто нам не сопротивляется, но при сопротивлении – смерть.
Возглавлять атаку он не стал и не пустил Павла:
– Слишком опасно. Сейчас там такая каша, что тебя могут убить просто случайно, и никакое мастерство и телохранители тебя не спасут.
Откровенно говоря, Наследник и сам не рвался в бой – за эти дни он успел не раз скрестить клинки и несколько успокоиться.
– Урра! – И конная лава устремилась на турецкий лагерь. Шли не единым кулаком, опасаясь оставшихся орудий, а растопыренными «пальцами». Но сейчас это было наилучшим решением – площадь лагеря очень велика и нормально защищать его просто невозможно.
– Рра! – Игорь видел злые лица славян, которых командиры накачали «политинформацией» – а как иначе, если приказ звучал недвусмысленно: «Убивать ВСЕХ». Для русских солдат это… тяжело. Одно дело в горячке боя и другое – вот так.
– Ббах Бах! Бах! – Впереди скакали драгуны и «Варяги», расчищая дорогу выстрелами. Привычно приложив подзорную трубу к глазу, Померанский пристально глядел на происходящее – не из пустого любопытства, а чтобы потом «намылить головы» излишне зарвавшимся. Привычку эту он старательно демонстрировал, пока она не въелась в «подкорку». Зато подчинённые, зная о наблюдении, старались показать себя наилучшим образом.
– Игго-го! – донеслось издали – конь у кого-то из драгун не сумел перемахнуть через препятствие и сломал ногу. Поморщившись, Игорь перевёл взгляд чуть правее – там «Варяги» уже проделали проход в лагерь и растаскивали сцепленные повозки, делая его ещё шире.
– Гляди-ка, – подозвал Рюген цесаревича, – вот там, где верблюд брыкается.
– Где? А, вижу…
– Смотри, как грамотно «Варяги» действуют – прикрывают друг друга. Несколько человек растаскивают повозки, остальные их с карабинами прикрывают.
– Ага… Да, здорово! Дружно так!
– Вот… Это не только из-за учений постоянных, но ещё и потому, что капральства живут в одной казарме, а не разбросаны по десятку изб.
– А как это связано? – удивился Наследник.
– В казарме они постоянно на виду, знают, кто чего стоит и что ему можно доверить. Ну и учатся без слов понимать товарищей.
