Ладно…
– Эй, кто-нибудь?! – громко позвал молодой человек.
– Чего разорался? – строго спросили от двери, скорее всего – специально выставленный графом Виринием часовой, кто же еще- то?
– Оправиться бы, – хевдинг шмыгнул носом. – Да и перекусить бы неплохо.
– Может, тебе еще и вина, проклятый гунн?
– Ну… и от вина бы не отказался. А что, можешь достать?
– Собака!!! – в щель яростно ударило копье, да так, что Радомир едва успел отпрянуть.
Однако и психи у графа в часовых ходят! За такими глаз да глаз… так и к лучшему!
– Ты чего развоевался-то, черт?
– Ты сам – черт! Дьявол! Ничего, – воин хрипловато выругался. – Скоро придет твоя смерть, подлый гуннский пес!
– Ишь ты, – Рад презрительно хмыкнул. Просто интересно стало – с чего б этот молодой – судя по голосу – парень его так ненавидит? Или тут дело не конкретно в отдельно взятом пленнике, а вообще – в гуннах?
– Ты умрешь очень и очень скоро, а твоих поганых сообщников мы скоро поймаем!
Ах вот оно как! Поймаем? Значит, и вправду, еще не… Хорошая весть! И вообще, стоит поговорить с этим парнем, может, еще чего интересного скажет?
– Слышь, воин. Так я не понял насчет вина-то? Принесешь или нет?
В ответ послышалась лишь гнусная ругань.
– Ладно тебе ругаться-то, – покладисто усмехнулся Рад. – Между прочим, часовому запрещается разговаривать… тем более, столь грязно ругаться, как это делаешь ты, любезнейший. Кричишь, кричишь – суетно это. Хотя бы сказал – мы вообще где?
– Где надо, – выговорившись, часовой, похоже, успокоился и больше не был склонен к беседе. Даже слышно стало, как отошел.
– Эй, эй, – не отставал пленник. – Ты чего так меня ругал-то? Что я тебе сделал? Единственную коровенку со двора свел? Так то не я был, мамой клянусь!
– Твои гунны убили сестру моей матери и ее маленьких детей! Клянусь, ты ответишь за это.
– Ах, вон оно в чем дело. Ну ты уж так-то не разоряйся, все же не я лично их убил. И, знаешь, твой голос почему-то кажется мне знакомым. Мы встречались раньше?
– Конечно, это по моей милости ты здесь и сидишь, глупый гунн!
– Ах, вот как! Проводничок! То-то я и смотрю… И за что же ты так меня ненавидишь?
– Я уже сказал. Скажу больше – я сам просил у господина графа позволения тебя пытать. Под моим ножом ты будешь визжать, словно свинья.
– Экий ты кровожадный парень. У тебя с головой все в порядке?
– Скоро, очень скоро ты ответишь за все!
– Ну вот, опять завел старую песню – тошно слушать. Лучше б чего новенького сказал.
Амбрионикс ничего больше не отвечал, вообще перестал разговаривать, наверное, обиделся, не понятно только, на что. Да на что угодно, галлы – народ обидчивый, словно дети.
Утром пленнику принесли поесть – кусок вареного мяса и белый галльский хлеб, мягкий и вкусный до невозможности. Даже отвели оправиться, в сопровождении трех вооруженных мечами и копями стражей – с голыми-то руками не забалуешь, не Рембо, чай.
Днем в узилище посветлело – сквозь щели в воротах все-таки проникало яркое весеннее солнышко. Немного вздремнув (после сытной трапезы сморил-таки сон), молодой человек тщательно обследовал помещение, не обнаружив ничего такого, что поспособствовало бы побегу – ни выщербленных стен, ни дыр в крыше, ни гниловатой воротной досочки. Ну, а насчет подкопа ясно было с самого начала.
Пожав плечами, Рад уселся, привалившись спиной к теплым, уже нагревшимся на солнце, воротам, и, вытянув ноги, принялся думать, на этот раз уже не ругая себя за ротозейство, а размышляя в другом, более конструктивном, направлении.
Если его дружинники уцелели – а это, скорее всего, было именно так – значит, очень скоро они будут здесь, заявятся в поисках своего хевдинга, станут везде рыскать – сделать это запросто, армия Торисмунда (да и того же Аттиды) вовсе не четко укомплектованные римские легионы, а, грубо говоря, всякий сброд, каждой твари по паре – готы, франки, словене, бургунды, гепиды, герулы, аланы… Кого только нет! Издавна подобные сборища назывались алеманами – «бродячими шайками», с течением времени
