которые живут в городе. Таков был план, придуманный Первым.
Но дело не только в этом. Ясеня тянуло в столицу, к морю – с каждым днем все сильнее. Он не мог найти объяснение, но чувствовал, что именно там, на берегу Серебряной бухты, сейчас его место. А девчонке, наоборот, лучше быть подальше оттуда. Особенно в тот момент, когда солнце уронит первые слезы…
Он больше не слушал, о чем говорила Тайя, а просто смотрел на ее лицо, на светлые волосы и хрупкие плечи. Ветерок шевелил листву за окном, небо наливалось вечерней синью, и закатный луч, пробившись сквозь переплетение веток, оставил прощальный блик на зеленом стекле бутылки.
– Так что вы скажете, молодой человек?
– Что, простите? – Ясень встрепенулся.
– Я говорю, у меня повозка. Завтра поутру выезжаю. Вы со мной?
– Нет, – сказал Ясень, – поедем порознь. Сейчас мы с вами договоримся, где удобней встретиться в городе, чтобы вы смогли рассказать, как лорд-арбитр отреагировал на письмо. Я предлагаю так – завтра вы вернетесь домой, отдохнете, а послезавтра отнесете ему конверт. После чего я сразу вас навещу. Или, может, не я, а Хлад – сейчас вы с ним познакомитесь.
– Хорошо, – согласился старик, – я думаю, лучше нам будет увидеться на базаре. Народу там много, в глаза бросаться не будем…
Они еще долго обсуждали детали, потом старик снова расспрашивал Тайю и сам рассказывал о жизни в столице, обходя, правда, стороной все, что касалось дворцовых интриг. Он уже захмелел, но речь его в результате лишь приобрела особую плавность. Чувствовалось, что, даже упившись в дым, он не выболтает ни одного секрета – хотя бы самого завалящего. Лорд-арбитр умел подбирать помощников.
Когда уже наступила ночь, и все улеглись, Ясень и Тайя спустились во двор. Отошли подальше от дома, сели в траву и долго смотрели в небо.
– Ух, – сказала Тайя, – научил ты меня дурному. Увидела бы матушка, что я вот так часами гляжу на дурман-цветок, наверно, в обморок бы упала. Но, когда с тобой, мне не страшно, а сладко, аж дух захватывает. Только ты ведь теперь уедешь.
– Я вернусь, – сказал Ясень.
– Мне хочется в это верить. Но в груди что-то ноет, и будто холод, пустота ледяная…
– Перестань, – он прижал ее к себе. – Ничего со мной не случится. Мигом смотаюсь туда-обратно. Я, если честно, готов поспорить, что этот вельможа с нами никуда не поедет. Он же гордый. Надуется, как индюк, и скажет – а, идите вы псу под хвост. Ну мы с Хладом и пойдем. Ты от меня даже отдохнуть не успеешь.
Ясень не видел, но почувствовал, что она улыбается.
– Сам ты индюк. А лорд-арбитр – достойнейший человек. И умнее нас с тобой вместе взятых. Я очень надеюсь, что он согласится ехать. Охраняй его, понял?
– Ладно. Всех порублю, кто сунется.
– Вот это по-нашему.
Они долго молчали. Потом Тайя сказала:
– А я все равно буду каждую ночь на цветок смотреть. И просить его, чтобы ты вернулся. Он злой, но вдруг не откажет.
– Он не злой, – сказал Ясень. – Это только братья в храме вещают, что тьма его породила. Мол, она, тьма, желает ночью солнцем прикинуться, чтобы неокрепшие души к себе манить. И ради этого разгорается мертвым светом. По-моему, он никакой не мертвый. Иногда мне кажется, что оттуда, сверху, кто-то на меня смотрит. Только не злобный, а просто совсем другой. Смотрит и удивляется, какое мы дурачье – боимся на небо глянуть. Блеем как бараны – дурман, дурман…
Тайя хихикнула. Он смутился:
– Прости, я тебе уже двадцать раз про это рассказывал.
– Ничего, – сказала она, – мне нравится. Пусть будет двадцать первый раз. Напоследок.
3
К столице подъехали еще до полудня.
Сначала вдоль дороги тянулись бескрайние маисовые поля, курчавились апельсиновые и персиковые рощи. Деревеньки и
