Ясень опасался, что этот шедевр не очень-то обрадует Тайю-аристократку, но та хохотала чуть ли не громче всех. А через минуту уже украдкой вытирала глаза, слушая «Балладу о пурпурном коне».
Ночной цветок расцвел над их головами. Люди у костра замирали, поднимая глаза, и музыкант моментально уловил настроение. Теперь он уже не пел, а просто рассказывал, перебирая струны. Раз в десять лет, нашептывал бард, в столицу приходит странник, крадущий чужие души. Дурман-цветок скрывает его личину. Если странник окажется во дворце, душа короля перейдет к нему. Тогда на земле воцарится тьма. И солнце, предчувствуя это и жалея людей, начинает плакать. Скиталец-вор сгорает в этих слезах, но всякий раз появляется кто-то ему на смену…
Каждый, кто сидел у костра, слышал за свою жизнь, наверно, сотню таких историй, но тут у рассказчика был особый талант. Казалось, ветер приносит слова из мрака, а тени вокруг оживают, сгущаясь вокруг огня. Страшная сказка давно закончилась, а люди все не решались прервать молчание. Наконец, кто-то пробормотал:
– Да чтоб тебя… С твоими песнями хрен заснешь…
– Ну что вы, благородные господа, – певец улыбнулся, – это просто легенда. А чтобы ваш сон был спокоен и безмятежен, я, если позволите, сыграю вам колыбельную.
Он заиграл – тихо, едва прикасаясь к струнам. Это было похоже на далекий звук колокольчика. А может, просто журчал ручей, шептал о чем-то уютно и безмятежно, и веки сами собой слипались.
Ясень проснулся и несколько секунд лежал на спине, ощущая рядом теплое дыхание девчонки. Ночной цветок все так же сиял на небе, стояла мягкая тишина. Но что-то было неправильно.
Он осторожно скосил глаза. В двух шагах на корточках сидел бард и смотрел на спящую Тайю. И хотя во взгляде была не похоть, а словно бы сожаление, смешанное с тоской, Ясеня это не успокоило.
Он осторожно нашарил рукоятку меча. Приподнял, не вынимая из ножен. Задумавшийся певец ничего не заметил. Ясень оперся на локоть, резко перегнулся через девчонку и ткнул музыканта ножнами в шею. Тот коротко охнул и опрокинулся на траву. Ясень быстро шагнул к нему и сдавил горло левой рукой. Огляделся вокруг – никто не проснулся. Даже боец, которого Хлад оставил дежурить ночью, посапывал, скорчившись и уронив на грудь голову. Колыбельная и впрямь удалась на славу.
– Пойдем побеседуем.
Ясень рывком поднял барда на ноги и потащил к кустам, которые темнели в двадцати шагах от костра. Там для верности врезал коленом в живот. Певец согнулся и упал на колени. Ясень потянул из ножен клинок.
– Ну говори. Что ты хотел с ней сделать?
– Я? – Бард поднял глаза и усмехнулся ему в лицо. – Я ничего не хотел сделать. Просто смотрел.
– Любишь разглядывать чужих женщин?
– Мне жаль ее. Она не знает, кто с ней. Или не хочет верить.
– Ага, – сказал Ясень. – Ну наконец-то. Прямо чем-то родным повеяло. А то, веришь ли, мне уже два года такого не говорили. Даже отвык немного. Давай излагай, менестрель. Внимательно слушаю.
– Тут нечего обсуждать. Разве что, дам совет. Если она тебе и вправду небезразлична, оставь ее. Отпусти. Рядом с тобой – погибель.
– Мне не нравятся такие слова.
– Мне тоже. Но это правда.
Где-то совсем близко закричала сова. Ясень рефлекторно повернул голову, и в то же мгновение бард рванулся к нему, выбрасывая руку вперед. Ясень едва успел схватить его за запястье. Крутанул – и противник выронил нож, который прежде прятал за голенищем. Музыкант застонал от боли. Ясень выкрутил руку еще сильнее, развернул барда спиной к себе и снова заставил встать на колени. Поднес клинок к его шее.
– Ты оскорбил меня. Пытался проткнуть ножом. И как теперь с тобой поступить?
