подойдет к ее глазам. Ангел простит меня, поймет и простит».
Он едва успел подумать про браслет, как конский топот оборвался. Прямо под балконом. Послышались окрики, стук дверного молотка.
Дьявол! Вот только дона Ортеги сейчас не хватает!
Или – это нарочно подстроено? Милая Анхелес хочет стать вдовой, а затем графиней? Донна Мортира, дьявол ее разрази!..
Тоньо обернулся, встретился взглядом с перепуганной и дрожащей Анхелес, устыдился своих подозрений, и в тот же миг дверь внизу открылась, послышались голоса.
– Беги, Антонио, умоляю тебя, беги! – шепотом вскричала донна, спрыгнула с постели, едва прикрытая простыней, и сунула ему в руки камзол и саблю. – Не нужно драться, Антонио, если с тобой… если ты… я не переживу, Антонио!..
В ее глазах было столько волнения, столько страха – за него, Тоньо! Ему бы устыдиться, но совершенно некстати вспомнилось, как за ним уже приходили и вот так же стучали в дверь в самый неподходящий момент.
Пресвятая Дева, лишь бы сейчас это был обманутый супруг!..
– Прости, Анхелес, – пробормотал он, засовывая руки в рукава камзола. Сорочкой он пренебрег, некогда, схватил только саблю. – Я люблю тебя, мой ангел.
Последние слова он говорил, отворяя балконную дверь и выглядывая на улицу.
Увы. Прямо под балконом гарцевали четверо смутных в предрассветном тумане всадников. Слишком смутных, чтобы разглядеть, во что они одеты.
На звук один из них потянул повод, приказывая лошади остановиться, и задрал голову.
Тоньо отпрянул от окна, развернулся к донне Анхелес:
– Черный ход!
Донья кивнула, откинула гобелен с Пресвятой Троицей и распахнула низенькую дверцу. Глаза у нее были несчастные и перепуганные, но движения – решительные. Она даже не бросилась ему на шею и не упала в обморок. Дивный ангел. А за дверью уже слышались шаги.
– Беги, Антонио, скорее!
Он не успел даже перенести ногу через порог, как в дверь донны постучали…
Сердце оборвалось. Обманутый супруг? Или за ним все же пришли
Глава 12, в которой благородный дон страшится совершенно не того, чего стоило бы страшиться на самом деле
Тоньо выпрямился, потянул носом, закашлялся – в мадридской мастерской отца все еще сильно, резко пахло бурой. Долго же теперь не выветрится этот запах. И как только отец к нему привык? Вот у Тоньо не получается, хотя в почти уже родной Саламанке, на кафедре алхимии, тоже не розами благоухает.
Но что поделаешь, в ювелирном деле без буры не обойтись!
Зато ни один ювелир не сварит эмали лучше, чем Альба, и работы тоньше никто не делает…
Тоньо повертел остывшее наконец кольцо, хмыкнул: насчет тонкой работы он себе польстил. Кольцо – забавный растрепанный, распахнувший крылья феникс – вышло крупным, тяжелым даже на вид. Хотя все равно работа тоньше, чем у любого ювелира: видны мельчайшие детальки, даже ости в перышках, и перышки эти переливаются всеми цветами живого пламени, и эмалевые глазки- бусинки словно горят…
Он поморщился.
Словно! Кому оно нужно, это словно?!
Феникс должен был взлететь! Тоньо все сделал правильно, и он – Альба, а значит, его феникс должен быть живым. Не зря же Тоньо битых шесть лет отучился в университете Саламанки у лучшего в Европе алхимика! Не зря перекопал всю университетскую библиотеку и перечитал все книги по естественным наукам и все запрещенные Церковью труды по магии, что смог найти! Там много говорилось про дар крови Альба. Много ерунды и домыслов, много недомолвок и иносказаний, но вполне достаточно и рецептов, годных к применению на практике. По крайней мере этот – точно. Потому что у отца был феникс, и у деда был. У всех настоящих Альба были фениксы!
Почему же?..
В фолианте, который мессир Бальзамо, будучи проездом в Саламанке, одолжил ему всего на два дня, говорилось: «Возьми часть огня, часть крови да три части золота, пусть сольются они в одно, и тогда, если в сердце твоем живет любовь, родится феникс». А сам мессир Бальзамо загадочно улыбался и говорил, что волшебство – это очень просто, намного проще, чем кажется. И настоящие
