девицу?!
Тоньо протянул руку назад, схватил Моргана за волосы, чуть обернулся и встретился с ним взглядом. Глаза у пирата были шальные, будто вот прямо сейчас – на абордаж.
– Ты об этом хотел побеседовать, сэр Морган?
– Нет. – Морган улыбнулся.
– Какая досада… – сказал Тоньо хрипло-мягко, как бархатной лапой со спрятанными когтями погладил.
Мальчишка опустил ресницы. Светлые, как и волосы, зато длинные и пушистые, на зависть доннам. И улыбнулся:
– Да, понимаю, после боя… Однако нас ждет ужин, Антонио… вы же позволите звать вас просто по имени?
– О, у меня есть шанс что-то вам не позволить, мой гостеприимный хозяин? – рассмеялся Тоньо.
– Ну я же не буду к чему-то принуждать моего благородного гостя, – ответил Морган ему в тон.
– В этом месте должны зазвучать сарабанда, виолы и гобой, – прикрыв глаза, сказал Тоньо. – А потом – сольная ария благородного пирата, на авансцене. Прим-тенор. Сэр Морган, у вас тенор?
– Очевидно, альт, дон Антонио.
– Альтино, – поправил Тоньо. – В самый раз для ужасно юного, но уже безумно благородного героя.
– Меня трудно назвать благородным героем. – Морган отступил на шаг.
– А мне достанется речитатив и ариозо Злодея, – не слушая возражений, продолжил Тоньо. – Бас, пурпурный плащ, зловещий грим…
– Выбирайтесь, Антонио. – Пират отступил еще на шаг. – Ужин остывает.
– О, ужин!
Тоньо резко вскочил, разбрызгав воду и облив Моргана. Тот от неожиданности плюхнулся на ковер и засмеялся. А Тоньо, приняв величественную позу, пропел – басом, как обещал, – на мотив популярной любовной арии: «Ужин, о прекрасный ужин, я так ждал тебя, приди же в мои объятия!»
Под смех публики он раскланялся во все стороны, поймал воображаемый букет, понюхал его, скривился и отбросил в Моргана. Вышагнул из бадьи, вытянул из кучи тряпок штаны, начал надевать.
Не вставая с ковра, Морган смотрел на него потемневшими почти до черноты глазами.
Потом шепнул:
– Антонио, ты…
– Если ты будешь так на меня смотреть, Морган, я тебя перепутаю с девицей, – оборвал его Тоньо совсем обыденным тоном и повернулся строго в профиль, чтобы пират уж никак не упустил выдающегося зрелища. Смесь ненависти, опасности, веселья и чистого незамутненного телесного удовольствия действовала безотказно.
– Попробуешь – убью, – хрипло прошептал Морган; он дышал тяжело и неровно, похоже, на него тоже действовало безотказно, только что-то свое. – Давай ужинать…
– Ой, напугал кролика терновым кустом, – усмехнулся Тоньо. И, поймав недоуменный взгляд пирата, пояснил: – Я и так уже мертв, Морган.
– О нет. Ты жив. Пойдем к столу. – Морган так и не сводил с него глаз.
– Морган, вставай. – Тоньо потянул его за руку, поднял с пола…
Случайно так вышло или нет, но Морган оказался совсем близко, почти кожа к коже… да черт с ним, с батистом, все равно – близко, жарко. Совсем не похоже на смерть. И сердце у Моргана стучало сумасшедшими кастаньетами.
Мальчишка.
Даже убивать жалко.
А до рассвета еще чертовски долго. Целая жизнь.
К черту. До рассвета можно ни о чем не думать. Слово чести – такая удобная штука!
Морган опомнился. Сказал почти ровно, не сбивая дыхания:
– Ну же, гость, идем к столу. Не оскорбляй моего кока.
Тоньо рассмеялся:
– Оскорбить кока? Никогда! Это мясо пахнет просто божественно!
Потом они ели и беседовали, как старинные друзья. О погоде, видах на урожай, особенностях английского и испанского такелажа и прочих ужасно важных и интересных вещах. Целых три перемены блюд, глядя друг другу в глаза. И Тоньо все яснее понимал, что не хочет умирать один. Впрочем, и умирать хотелось все меньше, даром что его жизнь закончилась вот уже три часа как.
