активно поддержать храбрейшего из своих генералов, вполне может быть, сражение под Вязьмой стало бы и впрямь катастрофой для французов. Но фельдмаршал находился в двадцати семи верстах от места боя и, как обычно, не поспешал, верный принципу – без того все развалится.
Однако и без подмоги войска Милорадовича творили чудеса героизма, и к шести часам вечера город был очищен от французов, а все три прославленные маршала отступили за реку Вязьма, уничтожив за собой мост. Четыре тысячи убитых и раненых, более двух тысяч пленных, два знамени и три пушки потеряла Великая армия в тот день. Могла бы оставить на поле боя значительно больше, но сослагательное наклонение в военном деле – штука опасная. Ясно было одно: с этого дня еще недавно сохранявшая некое подобие военного порядка армия превратилась в скопище одетых в мундиры беглецов, сбитых в толпы лишь страхом перед налетами партизан всех мастей и преследующей их по пятам регулярной армии.
В моей голове всплыла цитата из рапорта маршала Нея маршалу Бертье, начальнику штаба Наполеона, относившаяся как раз к этим дням: «Почти одна только итальянская королевская гвардия шла еще в должном порядке, остальные упали духом и изнеможены от усталости. Масса людей бредет в одиночку в страшном беспорядке и большей частью без оружия». Да уж, пасынок Наполеона, командовавший этим корпусом, прекрасно знал свое дело. И не будь он в тени своего великого отчима, кто знает, быть может, виконт Эжен де Богарне ныне слыл бы одним из выдающихся полководцев Европы и был бы куда известней, нежели вице-король Италии, великий герцог Франкфуртский, князь Венецианский, принц Империи и прочее, прочее, прочее. Кто знает, кто знает…
Впрочем, что за дурацкий вопрос? Я-то как раз и знаю, во всяком случае о том, что произошло. И, соответственно, могу достаточно обоснованно судить о том, что могло произойти. Вот, скажем, еще в Москве генерал Богарне предлагал своему отчиму дерзкий план решительного похода на Петербург. Наполеон бездействовал в захваченном Кремле, с растущим недоумением ждал посланцев от императора Александра, не веря, что тот и впрямь желает сражаться до конца. Богарне уверял, что русский император на переговоры не пойдет и нужно обязательно наступать, покуда есть силы и способствует погода. Хотя можно биться об заклад, его высочество не читал Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» и вряд ли представлял, каково наступать по этому раздолбанному тракту, да еще и осенью. Но суть дела он понимал верно. Однако все это уже не имело значения, Великая армия откатывалась от Москвы, теряя людей, орудия и знамена. Теряя все то, что позволяло именовать ее армией.
Между тем расторопный Кашка организовал чай с ситной булкой, а вслед за тем, глядя с укоризной и надеясь, что я все же отменю решение, принес мундир и сапоги.
– Кто где? – застегиваясь, поинтересовался я.
– Крестьян Афанасий к дороге увел, там нынче охота изрядная. Вчера к вечеру двадцать человек пригнали, все продрогшие, голодные. Афанасий Михайлович рассказывал, как наскочили они на этих вояк. Те как раз ужинать намерились, даже и за оружие схватиться не успели.
– Правильно, как я и учил. Чего попусту головой рисковать? Новую не приделают.
– Ну да, – кивнул Акакий. – Так вот, мужики пригляделись, что ж такое французики жрут, да так и обмерли: на вертелах кошки жарятся. – Кашка перекрестился и хотел было сплюнуть, но вовремя передумал. – Как есть – басурманы!
– А сюда для чего тащили? – поинтересовался я, крепя на руки неизменные пистоли.
– Да как-то глянули, уж такие эти французики жалкие, куда их истреблять, это ж будто на убогих руку поднимать.
– Еще совсем недавно этим убогим все было нипочем, – морщась, напомнил я. – Это сейчас они нищеброды, а пошарить по ранцам – много еще чего интересного найдется: и сережки окровавленные, прямо из ушей сдернутые, и колечки, которые с пальцев снимать было недосуг. Ладно, привезли так привезли. Кормить запрещаю. У самих закрома не ломятся. Так что все обычным путем. Афанасию передай.
– Сделаю, как велите, – украдкой перекрестясь, кивнул мой ординарец. – Что, всех без изъятия?
– Офицеры имеются?
– Ага, трое.
– Этих троих по старшинству в кабинет. – Я на минуту задумался. Офицеры чаще давали внятную информацию, но солдаты обычно были куда разговорчивей. – Ладно, повремени с Афанасием. Может, и остальные еще понадобятся.
Кашка вздохнул и покачал головой:
– А ежели нет – то порешите?
– Непременно.
Акакий Колотяга вновь неодобрительно вздохнул. Сейчас, когда враг был повержен и жалок, моя кровожадность тяготила этого добродушного, по сути, мальчишку. Я твердо знал, что в случае чего рука его не дрогнет, что в бою он готов сражаться очертя голову. Но стоило бою утихнуть, он вновь становился образцом милосердия и сострадательности. Да и, пожалуй, большая часть
