благотворительной помощи не будет.
– Вы уж меня простите, леди, но мое заведение тут ни при чем. Жизнь у нас в Ист-Энде сами знаете какая… Но в моем доме ничего такого не случалось и случиться не могло. Марту убили далеко отсюда, на другом конце проулка, когда она возвращалась с ночной смены. А Эмма, бедняжка, торговала на улице цветами. На нее кто-то напал. Она пришла сюда, вся в крови, и я сама отвела ее в больницу. Они же мне все как родные…
Мэри прослезилась. Настя подозревала, что хозяйка просто не хотела, чтобы Эмма умерла в ее заведении, – это привело бы к неприятностям с полицией. Да и ухаживать за раненой нищенкой ей явно не хотелось. Вот и сопроводила несчастную в больницу самолично. Еще и ловко «забыла» упомянуть о настоящей профессии жертв. Но вслух Настя восхитилась гуманностью Мэри.
– Да. И все равно бедняжка умерла, – вздохнула хозяйка. – Даже не успела сказать, кто ее так покалечил. Жизнь у нас такая, леди. Везде шайки, бандиты, грабители. Слабая женщина, которой надо работать на улице, – легкая добыча.
Настя посидела еще полчаса – и в ночлежку одна за другой стали приходить постоялицы. Вносили плату на будущую ночь и отбывали восвояси до вечера. Наконец появилась и Маргарет – худощавая высокая женщина лет сорока, разбитная, с нахальным выражением лица и вороватым взглядом.
– Вот и ваша знакомая пожаловала, – сладко пропела хозяйка. – Что же ты, милочка, поговори с леди!
– Благодарю, но я хотела бы побеседовать с девушкой наедине, – сказала Настя.
Она взяла Маргарет за локоть, отвела в сторону, шепнула:
– Разговор есть. – И сунула шиллинг.
Шустрая бабенка спрятала монету где-то в недрах корсажа, спросила:
– Чего надо-то?
Настя объяснила, что хочет узнать о нападении на нее и ее товарок. Вдаваться в подробности, выдумывать легенду не стала, да Маргарет и не спрашивала. Сразу выдала:
– Язык распускать про это дело опасно: быстро укоротят. Хотите, чтоб я говорила, леди? Это будет стоить соверен.
Она сложила руки на груди, всем видом показывая, что не склонна торговаться. Настя возражать не стала – тут же отдала монету. Довольная Маргарет оттащила девушку в угол, подальше от любопытных ушей, встала почти вплотную, полушепотом затараторила:
– Вам свезло, леди. Я не только с Мартой дружила, но и Эмму в больницу провожала. Вся-то она в крови была. Ее же, бедную, не только избили и… как бы это сказать помягче, не для ваших ушей, леди… использовали, в общем. Ей еще и трость между ног вогнали, а потом обломили, чтоб выдернуть не смогла. Пришла она в ночлежку – уж не знаю, как добрела, а сама шалью зажимается. А с шали-то так и капает… Я сразу поняла: не жилица она. Ну, в больницу мы ее на себе тащили, уж и ногами с трудом передвигала.
– Она сказала, кто это сделал?
– Хозяйке не сказала, врачу тоже. Боялась она сильно. Хотя чего уж ей бояться было. А мне на ухо шепнула. И вот что я скажу, леди: ей-же бог, и Марта, подружка моя, тех же рук дело. Да и я чудом жива осталась. Два раза убегала…
– Почему не рассказала полиции?
– Полицию у нас не любят, – протянула женщина. – Да и конец бы мне сразу пришел. Вон, Жемчужная Полли тоже кое-что видела и сдуру брякнула, так полгода в Йоркшире у сестры пряталась. Потом вернулась, а сейчас не видно ее что-то. Кто скажет…
– Ты знаешь этого человека?
– Человека?.. – Маргарет прищурилась. – Нет, милая леди, человека я не знаю… – Она воровато оглянулась, потом приблизилась к Насте вплотную, обдав запахом пота и несвежих волос, и прошептала на ухо несколько слов. – А сейчас пойду я, леди. Я вас не видела и не встречала, а если полиция придет – от всего откажусь.
Маргарет отпрянула и быстро пошла прочь, повиливая задом. Настя еще долго стояла, глядя ей вслед, осмысливала услышанное. Потом наклонилась, погладила Сэра Генри:
– Поехали домой, малыш. Тут мы узнали все что можно. А теперь срочно к Данилке.
Сенкевич
