– Каша-малаша – еда наша! – передразнил его Оська, перегнувшись через борт. – Еще спасибо мне скажешь, когда будешь рыбку кушать!
Вода за кормой бурлила, раздавались смачные хлюпы и ощутимые удары в борт. Нагой Лис с большим ножом в руке вскочил на бортик и ласточкой сиганул в воду.
– Осторожнее, – прошептал побледневший Ворон и вцепился в деревянный борт обеими руками.
Алан вспомнил, что этот похожий на птицу парень потерял в море семью. Он подошел к Ворону и, положив руку ему на плечо, тихо сказал:
– Он отлично плавает.
– Знаю, – глухо ответил послушник.
– Пыряй ее в глаз! В глаз пыряй! – перевесившись за борт так, что рисковал вот-вот свалиться в воду, орал Оська. Ему вторили столпившиеся рядом болельщики.
Валлид с интересом смотрел, как Лис пытается подплыть к бьющейся в сети огромной рыбине, напоминающей акулу, но пока ему это никак не удавалось.
– Принеси мой лук, – бросил Алан, ощутив за спиной присутствие Иверта.
– Зачем же лук, кир Алан? Мы ужо вот принесли, – пробасил один из ветеранов маркиза, ставя ногу в стремя большого тяжелого арбалета. – Счас мы ее упокоим.
– Шкуру не попорть! – тут же спрыгнул с бочки Оська, с любопытством уставившись на арбалет почти в его рост.
– Зачем тебе ее шкура, шут? – весело спросил Иверт.
– Чучело набью, – огрызнулся Оська и вновь полез на бочку, чтобы, перегнувшись за борт, заорать: – Лис! Отплывай! Щас мы ее… ка-а-ак!..
Но «как» получилось лишь третьим болтом, только после этого Лису удалось подплыть ближе и добить чудовище.
– Я! Это я ее поймал! – бегал Оська вокруг распластанной на палубе рыбины, в то время как Ворон вытягивал из воды довольного Лиса. – Алан-балан! Это я ее приманил! Кашей! И миской! Она на железо клюнула! Вот честное слово! – островитянин подпрыгивал на месте и возбужденно размахивал руками. – Веришь?
– Оська, я тебе всегда верю, – улыбнулся Алан. – Здоровая тварюга. Она хоть съедобная?
– А как же, штиль мне в задницу, – с восторгом смотрел на улов Кэп. – Это баркута. Мясо у нее жестковатое, но зато вкусное. Эй, тащите топоры и тазы, разделывать будем. И воду поднимайте, палубу от крови отмывать! Да шевелитесь, трюмные крысы! – заорал он, раздавая пинки.
– А зубы, зубы какие! – Оська потыкал багром в рыбью пасть и с радостью взвизгнул, когда острые зубы громко щелкнули по дереву. – Плохая рыба, – серьезно добавил он и, выдержав эффектную паузу, когда со всех сторон начали сыпаться вопросы, глубокомысленно добавил: – Зубы не чистила. Из пасти воняет!
Алан отошел в сторону, чтобы не мешать морякам разделывать добычу. Да и запашок от вспоротого брюха шел еще тот.
– Ого! – заорал через некоторое время неугомонный Оська. – Рука! Это же человеческая рука! С колечком! Алан-балан! Смотри!
Шут радостно подбежал к конту, таща в руке полупереваренную осклизлую кисть.
– Брось! – успел рявкнуть Алан, перед тем как вывернул за борт пирожки и остатки завтрака.
– И чего орать? – пожаловался шут безмятежно наблюдавшему за этой картиной Иверту и, стащив с мертвой плоти перстень, вышвырнул кисть за борт. – Я его сейчас отмою! – Он вприпрыжку побежал к ведру с водой.
– Знакомый перстень, – проговорил подошедший к ним Берт и подал конту баклажку с холодным кислым вином, к которой тот с удовольствием присосался. – Кир Алан, взгляните.
Алан вытер тыльной стороной ладони губы и посмотрел на перстень, лежащий на вытянутой ладони слуги. Большой рубин в обрамлении серебра. Абсолютно незнакомая обновленному конту вещь. Он поднял на слугу вопросительный взгляд.
– Это перстень рода. Такой же был у вашего деда, – тихо проговорил Берт. – Когда его сожгли на погребальном костре, все имущество отошло к вам вместе с домом в столице.
– Это в нем живет твоя сестра? – уточнил Алан, чувствуя, как замирает сердце. Известий от Чупачурика не было очень давно, и Алан боялся, что до дочери Нанни добрались.
– Да, – грустно кивнул Берт, тоже подумавший, что сестры уже может не быть в живых.
– Когда ты получал от нее весточку?
– Давно. После смерти Нанни она мне не писала.
