кулуарах запись этого боя пересматривалась уже несколько раз, и было общепризнано, что бой заслужил той спонтанной оценки, которая была утверждена сразу по его эффектном завершении. Смущало только одно. Никогда в истории боев чести Дети гнева не выстраивали тактику боя по принципу классической ловушки. Подобный принцип был скорее присущ опытному охотнику, а не бескомпромиссному бойцу, готовому отдать жизнь по первому же требованию. Непонятно было поведение ледяных воров, прервавших групповую охоту на жертву и разделившихся на активную и пассивную особи непосредственно перед атакой. Подобное поведение для хищников совершенно не характерно и доселе нигде зафиксировано не было.
Сразу после боя чести на скромном празднике, посвященном вступлению в братство Детей гнева нового бойца, проходившем в пещере храма «Скала Веры», был замечен с краткосрочным визитом лично герцог Смотрящий на Два Мира. Для присутствующих на празднике визит столь почетного гостя стал совершенной неожиданностью. Данный факт сам по себе мог бы послужить поводом для глубоких размышлений, ведь герцог вот уже много лет не появлялся на публике.
Тетива лука, толщиной миллиметра полтора, максимум два, плетется из волосатой мочалки, которая, вызревая, выбрасывает пышные пряди длинных микроскопических волокон, ничем не уступала наноуглеродной нити. На этой тетиве можно удержать десантника в полной броне, болтающегося под идущим на форсаже дисколетом. А натянутая умелой и тренированной рукой, эта веревочка, не издав ни звука, отправляла амбуковую стрелу метров на двести прицельного и мощного выстрела. Пучеглазый, хвостатый хибон, не успев даже поковырять в ухе пальцем, получал сквозную трепанацию черепа и, быстро падая с любимой ветки на свежую, развесистую листву лопушандра, заполонившего светлую, ухоженную лесную полянку, практически был готов к разделке, готовке и съестному употреблению. Для того чтобы это тщедушное тельце можно было не торопясь зажарить на костре, первым делом нужно слить из него как минимум два литра соленой горькой крови и уж потом свежевать и потрошить, подвесив за задние лапы на удобной для охотника высоте. Шкурка, надрезанная умелой рукой в нужных местах, снималась с хибона, как мягкий пушистый чулок. При других обстоятельствах Хоаххин нашел бы применение и ей, но сейчас просто хотелось пообедать, не думая о том, что завтра можно пожалеть о каком-то невостребованном в свое время ресурсе. Кроме того, из желания поиздеваться над местными обитателями процесс свежевания обычно производился над небольшим лесным ручейком, который стремительно разносил кровь жертвы на достаточное расстояние. Претенденты на экспроприацию находились всегда. В одном варианте они осторожно и незаметно крались к источнику, во втором, не успев хорошенько разобраться в ситуации, начинали вопить и орать, стремясь заранее внушить уважение к собственной персоне. И смешно, и грустно, но все это происходило в точности как у людей. В первом варианте претендент, как правило, успевал сделать важный для своей жизни вывод о нецелесообразности вознаграждения. А вот во втором варианте, не заботясь о собственном здоровье и жизни окружающих, получал в подарок амбуковую стрелу.
И, портя весь этот философский антураж, над сценой воплощения извечного вопроса жизни и смерти проносилось, дергая за лианы и топая по каменистым уступам, тело учителя, идущего по следу ученика. Пантелеймон, расшвыряв по всей округе опавшую жухлую листву, пролетал над трапезой ученика. Потом возвращался и, отхватив, как всегда, самую прожаренную часть добычи, смачно причмокивая, начинал выражать свое искреннее неудовольствие тем, что отсутствующий «дома» уже три дня послушник хомячит тут в джунглях что ни попадя в одно рыло.
Полгода прошло после экзамена на отчаянную смелость. А интересная штука жизнь, улыбаясь послушнику, продолжала усиленно доказывать ему, что это только начало долгого пути. Учителя становились братьями, но и требовать с него стали по- братски. Их тяжелые кулаки больше не стеснялись в выборе места и силы удара. Единственным укрытием, в котором можно было хоть немного расслабиться и прийти в себя, стали джунгли, дававшие покой и радость каждого нового дня нескончаемой возней и попытками съесть все, что теоретически пролезало в рот.
– Ты уж не думай, что я за тобой гоняюсь по собственной прихоти. Завтра у нас тренировка с парнями. А тебя фиг найдешь. Нехорошо!
– Я хоть знаю этих парней и о чем тренировка?
– Можно подумать, тебе есть разница! Кстати, чтобы ты знал, сейчас пост, а твоя хаванина никакого отношения к этому не имеет.
– Чтобы ты сам знал, листья бирюка в это время года уже перезрели, а диарея мне совершенно ни к чему. Да и рисовой каши ты с собой наверняка не притащил. К тому же я это… подросток, да еще и путешествующий, да еще и лупят меня каждый день… Сам же говорил, главное – душу очистить. Вон я, видишь, чищу.
Хоаххин помахал из стороны в сторону лезвием тесака. Громкий обоюдный гогот если не убил, то окончательно распугал всех, еще питающих надежду на халявное пропитание, и друзья, закончив трапезничать и утерев жир с когтистых рук, двинулись в сторону скалы.
