– Море!!! – яростно закричал шаман. – Море! Всё – море!
Уайт понял, что ничего не добьётся. В колонии произошло нечто ужасное, но он не сможет понять индейца. И вдруг его осенило. Он встал из лужи, осмотрелся, поднял кусок дерева, нарисовал на земле круг и протянул деревяшку шаману. Тот понял, взял ветку и начал быстро чертить. Из груди Джона вырвался вздох облегчения, но чувство эйфории сменилось разочарованием, едва он увидел наспех сделанный рисунок. Старик стоял над ним, показывая на изображение – и снова на океан.
«Он выжил из ума, – грустно подумал Уайт. – Я трачу время, напрасно питая надежды, а бедняга просто ненормальный… Он ничего не видел, живёт в плену своих иллюзий и снов». Осознав, что больше никогда не увидит дочь и внучку, он все-таки нашёл в себе силы улыбнуться сквозь слёзы:
– Да-да. Я всё понял. Прощай, друг.
Еле переставляя ноги, Джон побрёл на стоянку корабля. Старик двинулся следом. Он понаблюдал, как иноземец садится в лодку, идущую на галеон, и долго смотрел на белеющий в океане парус, пока тот не пропал из виду. Убедившись в исчезновении бледнолицего, шаман вернулся в лес, к своему племени. Двигаясь среди сосен, он вышел на опушку – прямо к высившейся в её центре статуе, кропотливо обтёсанной топорами индейцев и обложенной по кругу камнями. Вытащив из-за пазухи убитую стрелой птицу, шаман бережно положил её к основанию, отошёл. Сел и, раскачиваясь, запел жертвенную песню, глядя в мёртвые глаза своего идола.
Он хорошо нарисовал его. Прямо как живого. Но бледнолицый не поверил.
Существо и раньше приходило за своими жертвами лично, и племя, не сопротивляясь, всегда отдавало ему желаемое. Ведь ясно – взамен будет и зверь в лесу, и рыба в воде, и старики перестанут болеть, и дети уродятся здоровыми. Просто за это надо платить, и они платили. Но в тот день существо явилось за колонистами, приведя с собой собратьев. Старик наблюдал, как всё произошло. Бледнолицый зря расстроился. Узнай он правду, обрёл бы настоящее счастье.
Ведь это очень большая честь, и её удостаиваются далеко не все.
…Джон Уайт благополучно вернулся в Англию, но боль от утраты близких растерзала ему сердце – он скончался три года спустя. Никто никогда так и не узнал, что случилось на Роаноке, острове у побережья Северной Америки.
Глава 7
Наедине с чудовищем
(гостиница «Бристоль», Валетта)
Вахмистр Майлов инстинктивно избегал встречи с суровым взглядом карих глаз.
– Барышня, – заискивающе сказал он, – может, вам ещё пирожных из ресторану заказать?
– Не надейтесь меня подкупить, сударь! – грозно воскликнула Варвара.
Майлов тяжко вздохнул – с хрипом, как измученная грузом лошадь извозчика.
– Я ить человек подневольный, барышня, – пробормотал он. – Служба у нас такая-с. А ваши папенька и маменька изволили сказать, чтобы я вас берёг как зеницу ока. Сам, поверьте, не рад – цельных три дня в меблированных комнатах сидим, а я ж казак военный и к другому ремеслу привычен, нежели с дитями играть. Бывало, мы с вашим батюшкой на Гаити так-то зомбей отстреливали – раззудись плечо, размахнись рука.[26]
Варвара скривила рот, демонстрируя презрение к надсмотрщику.
– Вы ужасны, сударь, – безапелляционно произнесла она. – Конкретно из-за вас я вынуждена сидеть в четырёх стенах и губить свою молодую жизнь, любуясь пошлыми розочками на потолке. Когда я наложу на себя руки, мутер выцарапает вам глаза, а фатер вызовет на дуэль и непременно застрелит. Ну и плюс Господь обрушит жуткую кару. Он же всё видит, включая ваше издевательство над беззащитным маленьким ребёнком.
Майлов за секунду побледнел до цвета брынзы.
– Да я ж всей душой, – пролепетал он. – Как вы можете, барышня, такое говорить? Я вам тут и лезгинку танцевал, и сладкого чуть не тонну принёс, и изображал в четырёх лицах театральную постановку «Сказ про то, как царь Пётр арапа женил», причём для правдоподобности гуталин на рожу намазал. Это как же у вас язык-то повернулся, а?
– Ладно, – сменила гнев на милость Варвара и поудобнее устроилась в кресле. – Так и быть. Кара Господня не обрушится на вашу голову, если вы развлечёте меня сказкой. По правде говоря, гувернантка из вас никудышная. Однако мутер всегда утверждала, что в простонародье сказочный жанр чрезвычайно распространён и довольно-таки популярен.
Майлов не понял и половины из сказанных слов, но проникся темой.
– В старые, стародавние времена, – воодушевлённо, даже с долей вдохновения начал он, – в некотором царстве, в некотором государстве жили-были старик со старухою…
